Заметки на полях
Шрифт:
— Убью, — одними губами прошелестел он.
— Насрать, — в тон ему ответил я.
Погибнуть в бою за любовь — всё-таки почётнее, чем самовыпилиться от безысходности. Даже если эту любовь ты только сегодня утром выдумал, от той же безысходности. Дядя Петя по-любому оценит.
Я забрал с Колиной парты свой учебник и пробрался к своему месту. Катя смотрела на меня со страхом. Но ничего не сказала. Умница, соображает, что лучше дождаться конца урока, а потом уже вломить мне звездюлей по полной программе.
Две
Игнатьев у доски облажался так, что ни в сказке сказать ни пером описать. И это тупое животное ещё попрекает меня половыми отношениями?! Да если сейчас школу захватят инопланетяне, чтобы похитить пару особей для размножения в условиях инопланетного зоопарка, Колю дезинтегрируют мгновенно и позовут священника, чтобы окропил помещение святой водой. Хотя инопланетяне и не верят в бога. Но священника всё равно позовут — чисто на всякий случай.
Поскольку я временно стал неуязвимым для снарядов Екатерины Михайловны, я решил забить на классную работу и закрыл глаза. Вдох, выдох, вдох, выдох, вдох, выдох… О, тёпленькая пошла! Я увидел недалёкое будущее. Не просто картинку — нет. Я жил. Я чувствовал. Я помнил. Это было какое-то 10D-кино, иначе и не скажешь. Вот заканчивается математика, на которой я не очень даже и облажался у доски — на четвёрку с минусом отработал. Вот мы с Гошей идём по коридору в числе последних. Мы всегда так ходили, чтоб не толкаться. Конец коридора, фойе…
И вдруг меня хватают за шею, дёргают в сторону. Коля Игнатьев. Встал за углом, так, что не видно, и поджидает. А я, как дурак, по стеночке шёл. Я ведь всегда так ходил. Годы пройдут, прежде чем научусь гордо вышагивать посреди коридора.
«Сёма, — омерзительно-ласково говорит Коля, — а чё это ты за конверт Светлаковой вчера подарил?»
«Не твоё дело!» — дёргаюсь я.
«Слышь! — не отпускает меня Коля. — Я тебя нормально спрашиваю».
«Отстань!»
«Да ладно, чё ты! Чё, там письмо любовное, да?»
«Уйди, я сказал!»
Звонок привёл меня в чувства. Я открыл глаза. Коля, обоссанный с ног до головы, шёл от доски к своей парте. Я поймал его бешеный взгляд. Ну, сейчас «разговором по душам» я не отделаюсь. Однако вряд ли Коля начнёт иначе, чем раньше. Предупреждён — вооружён…
Екатерина Михайловна прокаркала домашнее задание, я дисциплинированно записал его в дневник, после чего покидал все свои пожитки в сумку. Катя собралась молча. Я краем глаза заметил, как Гоша топчется неподалёку. Ждёт. Н-да, сейчас будет ржака.
— Дай я твою сумку понесу, — сказал я Кате, вспомнив эту школьную забавную традицию. Типа «застолбить девчонку». Только вот цель у меня была немного другая —
Не без колебаний Катя протянула сумку мне. Я повесил её на плечо поверх своей. Тяжело, блин… Надо всё-таки приналечь на физкультурку. Только сначала пачку добью. Физра с курением — так себе сочетание, лучше не начинать.
Екатерина Михайловна устало опустилась за стол, что-то начала просматривать, бумаги какие-то. Я, прикусив нижнюю губу, посмотрел на неё.
— Идём? — нерешительно спросила Катя.
— Подожди меня у двери, хорошо? — попросил я и, найдя взглядом Гошу, сказал ему: — Ты тоже. От двери не отходите. Скоро фокус покажу.
Гоша кивнул и, как верный телохранитель, взглянул на Катю — пошли, мол, хозяин повелел. Когда они вышли — последними — я приблизился к столу Екатерины Михайловны. Она на меня не смотрела.
— Я прошу прощения за то, что сказал и сделал.
Она подняла взгляд. Трудно в нём было что-то прочитать. Глубоко вдохнув, я продолжил:
— Я плохо поступил, знаю.
— Ну вот если Игнатьев дома пожалуется — там и будешь оправдываться, — равнодушно сказала Екатерина Михайловна.
Я поморщился:
— Екатерина Михайловна, Игнатьев меня в данном разрезе вообще не колышет. Я прошу прощения за то, что чуть не сорвал урок. И за то, что сказал вам. Я не собираюсь убивать себя, это была дурацкая шутка.
Она молчала. Молча смотрела на меня. Сглотнув, я ступил на минное поле:
— И насчёт Римского — вы не виноваты. Нельзя предположить, что творится в голове у таких малолетних идиотов, как мы. Вы хороший учитель. Правда хороший. Спустя годы после окончания школы я только вас и буду помнить, хотя и вряд ли свяжу жизнь с математикой. Спасибо вам за всё.
И в каком-то идиотском порыве я наклонился и обнял Екатерину Михайловну. Она вздрогнула. Она вообще ничего не понимала. Но всё-таки она была взрослой и, когда я отступил, нашла слова:
— Семён… Ты тоже хороший ученик. Но с тобой сейчас что-то происходит. У всех у вас возраст тяжёлый. Но ты уж постарайся не заблудиться. Хорошо?
— Обещаю, — кивнул я. — До свидания, Екатерина Михайловна.
Она сняла очки, достала платок. Момент терять было нельзя. Я, проходя мимо, схватил указку с полочки под доской и вышел из класса.
— Сём, ну ты дал! — громко зашептал мне Гоша, и Катя удивлённым молчанием вторила ему. — А чё ты ей сказал, а? А она тебе чё сказала, а? А указка зачем?
— Я ей говорю — выходите за меня замуж, — сказал я, стараясь держаться ближе к стене. — А она мне: «Семён, я, конечно, тоже Катя, но не та, что тебе нужна. Ты берега-то не путай!» А я ей — «Ну давайте хоть обнимемся, не разбивайте мне сердце!». А она: «Только чуть-чуть!». А я: «И указку мне ещё подарите на память». А теперь — фокус.