Заметки на полях
Шрифт:
— Стопудово, он и есть, — проворчал дядя Петя. — Давай, до скорого, поживи там как следует!
— Стой, погоди, дядь Петя-а-а-а…
— А… — сказал я, и Катя удивлённо захлопала на меня глазами.
— Ты чего? — спросила она, готовая не то рассмеяться, не то рассердиться.
Я-тогдашний, кажется, стушевался бы и уполз в угол. Я-теперешний сказал:
— Ахренеть.
1
Первое, что меня поразило — ощущения в теле. Их как будто не было! Ничего не болело, спина — как будто и нет её, вообще не чувствую. Лёгкие дышат
А чего я, собственно, волнуюсь? Давай разбираться. Вот Катя, стоит, глазами на меня хлопает. Хорошая такая Катя, брюнетка жгучая, выше меня на полголовы, но это фигня. Тонкая, правда, вся, мелкая, личико детское — ну, да ей положено, возраст такой. Это из-за неё я, что ли, волнуюсь?
— Ну? — спросила Катя.
Гну! Щас. Видишь, разбираюсь? Это у тебя всё просто: проснулась, ногти накрасила, поскакала в школу. А я только что из бассейна, между прочим, у меня стресс. И конверт в руке. Красивый, с сердечками, птичками какими-то. Держу его прямо перед собой. Это мне, что ли? Вот чего она нукает? Ну ладно, ладно, я в игре!
Первым порывом было разорвать конверт. Но я подумал, что это было бы неприлично — конверт-то красивый. А, он даже не заклеенный. Мои поздравления, Шерлок, доставай письмо, леди ждёт!
Я вынул листок бумаги, выдернутый из школьной тетради в клеточку. Развернул и с выражением прочитал:
Я улыбаюсь тебе, я смотрю в глаза, Только тебе, лишь тебе — и улыбка, и взгляд. Может, меня тебе вовсе любить нельзя, Может нельзя, пусть нельзя, но я был бы рад. Думаешь просто слова? Да до слёз не то! Только позволь навсегда мне в тебе тонуть. Сердце я вырвать своё из груди готов, Им осветить от и до твою жизнь и твой путь!Там оставалось ещё две строфы, но я в ужасе замолчал. В голове таки зазвенел тревожный звоночек. Стихи явно были какие-то гомосячьи, эти «рад» и «готов» мне совсем не понравились. В чём замес? Катя — трансгендер? Я на такое не подписываюсь! Да нет, почерк уж больно корявый, у девчонки должен быть получше.
— Это ж как надо было упороться, чтоб такое написать? — вырвалось у меня. — Чьё это?!
В тишине, которая до сих пор окружала нас с Катей, раздался чей-то голос:
— По ходу, твоё.
И сразу вслед за этим раздался ржач. Громкий, многоголосый ржач. Я огляделся. Все мои одноклассники были здесь, смотрели на меня и ржали, как кони. Чьи-то имена и лица я вспомнил сразу, чьи-то будто стёрлись. И вдруг… Вдруг вспомнил!
Даже представить не могу, насколько я стыдился этого момента, что умудрился совершенно его позабыть. А теперь — вспомнил.
Я медленно смял листок и конверт, скатал их в комок. Когда ржач, наконец, утих, я произнёс, глядя в глаза Кате:
— Знаешь, ты мне, наверное, правда очень нравилась, раз я написал такую дрянь, да ещё додумался подарить тебе в каком-то пидорском конвертике. Я, наверное, надеялся, что после этого что-то кардинально изменится, как в сказке, но никто мне ещё не объяснил, что жизнь — ни разу не сказка. В любом случае — сожалею, что отнял время. А теперь прошу меня извинить, у меня срочная встреча с дядей Петей, я этому мудаку многое выскажу.
С этими словами я бросил комок через плечо — куда-то в сторону доски — подошёл к окну, открыл нижний шпингалет, встал на подоконник… Второй этаж. Несерьёзно, но, если головой вниз… Это, видимо, кабинет русского. Эх, лучше б математика, она на третьем! Ну да ладно, не в моём положении выбирать.
Я думал, одновременно делая. Второй раз было уже не так страшно, даже интересно. Посмотреть на рожу дяди Пети, послушать, как он материться станет… Так, второй шпингалет, верхний — это уже на цыпочки встать надо. Первая створка есть, теперь вторая — тут немного заело, но я, сорвав кожу на пальце, победил и здешние шпингалеты. Вот он, холодный ветер свободы!
Но в тот миг, когда мои ноги расстались с подоконником, и сердце радостно раскрылось навстречу смерти, в меня вцепились чьи-то руки, штук в количестве четырёх.
— Стоять, ты чё! — заорал кто-то пацанячьим голосом.
— Ты дурак, что ли? — Это истерический визг Кати? Ну, круто, довёл ребёнка, поздравляю.
И эти двое всё мне обгадили. Втащили за джинсы обратно в класс, в жизнь, переполненную тупыми стихами и бесплодными надеждами. А теперь к ним добавятся ещё и психиатры… Блинский блин! Ну ладно. Я найду способ сдохнуть. Может, чуть позже. Плохая была идея, дядя Петя. Жизнь — всегда дерьмо, в любом возрасте.
2
Дебил.
Лениво думал я, глядя в потолок.
Думал своим тридцатилетним сознанием. Однако какая-то частичка меня, уже смирившаяся с тем, что я стал двенадцатилетним школьником, думала, что не такой уж я и дебил. Вот, вместо урока, лежу себе на кушеточке, в школьном медкабинете. На языке привкус валерьянки — ничего такой. Или это пустырник? Вот бы узнать… Так-то я привык другими напитками стресс глушить. Ну, если прям действительно стресс.
Вот, спрашивается, где логика? Спиртовую настойку — пожалуйста, а налить чуть не выпрыгнувшему в окошко ученику стакан вискаря — запрещено. А ведь вискарь — он… Он такой…
Тут скрипнула дверь, оборвав мои размышления на самом интересном месте, и в медпункт зашла наша врачиха. Знать не знаю, как она там правильно зовётся, может, вообще медсестра. Когда был школьником, такие вопросы меня не интересовали. Да и сейчас, собственно, тоже не особо.
— Ну? Как ты тут? Успокаиваешься? — грубовато-участливым голосом произнесла эта немолодая женщина в очках с чёрной оправой.
Она присела на стул рядом и зачем-то принялась щупать мне пульс. Ха! Щупай не щупай, а я покойник. Если б дядя Петя быка не включил, я б уже в аду с чертями отвисал.