Заметки парашютиста-испытателя

Романюк Василий Григорьевич

Теперь истребитель кажется маленькой игрушкой. Он разворачивается, бреющим полетом проскакивает над аэродромом и свечой взмывает ввысь. Самолет словно тает в синеве. Только белая полоса инверсии, оставленная им, неподвижно висит в воздухе, постепенно размываясь и исчезая.

Наблюдая стремительный полет нового советского истребителя, я невольно вспомнил слова великого русского ученого К. Э. Циолковского: «За эрой аэропланов винтовых должна следовать эра аэропланов реактивных». Идея создания реактивного двигателя возникла в нашей стране. Русский революционер Н. И. Кибальчич, казненный за участие в покушении на царя Александра II, впервые четко сформулировал возможность создания реактивной летательной машины. Замечательные русские ученые Н. Е. Жуковский

и К. Э. Циолковский разработали теоретические основы для расчета реактивных двигателей, а русские изобретатели внесли значительный вклад в их разработку. Они построили и испытали ряд таких двигателей.

Появление реактивных двигателей дало новый могучий толчок развитию самолетостроения. Преимущества реактивного двигателя перед поршневым особенно велики при больших скоростях полета — 800–900 километров в час и более, когда коэффициент полезного действия воздушного винта резко падает. Тяга же турбокомпрессорного воздушно-реактивного двигателя с увеличением скорости почти не изменяется.

Чтобы легче было представить себе выгоды, даваемые реактивными двигателями, приведем такой пример. Самолет с двумя реактивными двигателями, суммарная тяга которых составляет 3300 килограммов, развивает скорость 976 километров в час. Чтобы поршневой двигатель обеспечил этому самолету такую же скорость, он должен обладать мощностью почти в 24 тысячи лошадиных сил. При этом вес его равнялся бы 12 тоннам, в то время как вес двух реактивных двигателей составляет всего 1100 килограммов. Меньший вес, меньшие размеры и большая тяга при высоких скоростях полета — вот те преимущества, благодаря которым реактивные двигатели в скоростной авиации вытеснили поршневые.

Работы над созданием самолета с реактивным двигателем велись в различных странах. В Советском Союзе впервые в мире был построен самолет с жидкостным реактивным двигателем. В мае 1942 года этот самолет, пилотируемый летчиком-испытателем Г. Я. Бахчиванджи, поднялся в воздух.

К концу войны такие самолеты появились у немцев. Но на фронте в то время реактивная авиация широкого применения не получила. Боевые вылеты реактивных самолетов носили по сути дела эпизодический характер. Продолжительность работы авиационных реактивных двигателей на жидком топливе была невелика. Время полета истребителя с работающим двигателем измерялось несколькими минутами.

Быстрое развитие реактивной авиации после Великой Отечественной войны не могло не поставить перед парашютистами-испытателями целого ряда новых и сложных задач. Мы, как и наши коллеги летчики-испытатели, вступали в область неизведанного, где законы физики и аэродинамики могли действовать иначе. Ведь, например, оказалось же, что при полете на скорости, близкой к скорости звука, наблюдается затягивание самолета в пикирование, аэродинамическое заклинивание рулей и обратные давления на ручку управления. С различными неожиданностями при прыжке с парашютом на такой скорости полета могли встретиться и мы, испытатели.

Еще до войны мы проводили экспериментальные прыжки со скоростных самолетов, но тогда скорости, на которых мы оставляли самолет, не превышали 500 километров в час. И то перегрузка во время раскрытия купола переносилась болезненно. А что же ждет человека при оставлении самолета теперь, когда скорость возросла почти вдвое?

Для разрешения задачи — спасения экипажа реактивного самолета — конструкторы стали работать над созданием такого парашюта, который бы выдерживал очень сильный динамический удар и в то же время смягчал его настолько, чтобы возникающие при этом перегрузки не превышали допустимых. Такой парашют был создан. Испытание его проводилось на Кавказе.

Как всегда, с новым парашютом сначала подняли в воздух манекен. Парашют раскрылся нормально и спокойно опустил «испытателя» на землю. Правда, при этом скорость снижения была несколько больше обычной для спасательных парашютов, но не превышала скорости, гарантирующей безопасность. С каждым новым полетом мы убеждались в достоинствах нового парашюта.

Вместе с тем конструктивные особенности парашюта

принесли нам, испытателям, немало неприятностей. Так, по программе испытаний я выполнял прыжок с задержкой раскрытия парашюта. Пролетев в свободном падении 20 секунд, я выдернул кольцо. Парашют раскрылся нормально. В метрах 20 от себя я увидел своего напарника, который оставил самолет раньше меня, а задержку в раскрытии купола делал меньшую.

Был теплый тихий вечер. Заходящее солнце окрасило в багровый цвет снежные вершины гор. У их подножья, на самом краю долины белели домики аула. По дороге к аулу полз трактор, деловито попыхивая сизым дымом. А внизу подо мной зеленел наш полевой аэродром, на котором ясно виднелись белые полотнища посадочного «Т».

Эта мирная картина и сознание выполненного задания наполнили душу покоем. Мне хотелось смягчить приземление и я решил раскрыть запасной парашют, но задержался, наблюдая за действиями напарника, который уже сделал это. Выдернув вытяжное кольцо запасного парашюта, он придержал левой рукой вывалившийся из ранца белый шелк купола, а потом резким движением отбросил его от себя. Встречный поток воздуха наполнил парашют, и он поднялся над испытателем словно серебряная перевернутая чаша. И тут произошло нечто невероятное. Купол нового парашюта, находившийся выше запасного, вдруг стал трепетать, отвисать, складываться. Сначала я подумал, что у меня галлюцинация. Но купол совсем погас и упал на голову парашютиста. Мелькнула тревожная мысль: вдруг чудеса будут продолжаться и его запасной парашют тоже сложится. Но нет, этого не случилось. Запасной парашют, который столько раз выручал испытателей из беды, вел себя нормально. Однако испытатель оказался в незавидном положении. Он попытался освободиться от купола упавшего на него парашюта. Но это оказалось не так-то просто. С каждым движением он все больше и больше запутывался. Так, вслепую, будто с завязанными глазами, он и опустился на землю.

В том, что случилось, конечно, никакого чуда не было. Произошло явление затенения, о котором я уже рассказывал. Нижерасположенный запасной парашют забирал воздух, оставляя над собой относительно разреженное пространство. Верхнему куполу воздуха начинало «недоставать», и он отвисал, складывался.

На Кавказе на испытаниях нового парашюта мне еще раз пришлось столкнуться с коварством воздушной стихии. Почти ежедневно погода здесь была, что называется, летной, но осень все же давала себя знать. Иногда внезапно поднимался сильный ветер. Он скатывался с перевала всегда стремительно и неожиданно, и ничто не предвещало его появления.

Однажды я попал во власть этого ветра. Выполнив очередной прыжок, я уже совершил половину спуска, когда заметил, что меня сильно понесло в сторону от аэродрома. Я применил глубокое скольжение и стал заметно терять высоту. Когда до земли оставалось около 150 метров, я прекратил скольжение и огляделся.

Осенью горцы перегоняют свои огромные отары овец с высокогорных пастбищ в долины. И вот оказалось, что ветром меня несло в самую середину большого стада овец. Сама по себе посадка на овец не грозила никакими опасностями. Но тут я увидел, что вокруг стада бегали его верные стражи — лохматые кавказские овчарки. Вот как они отнесутся к моему появлению? Этот вопрос, признаться, волновал меня серьезно.

О свирепом нраве этих собак я слышал, еще будучи курсантом пехотной школы. Однажды мой товарищ стоял часовым у склада боеприпасов. Соседний участок охраняла кавказская овчарка — огромный лохматый пес лютости необыкновенной. Ночь была туманная, и мой друг по ошибке зашел на участок, охраняемый собакой. От этой овчарки он спасся только тем, что пригвоздил ее к земле штыком. Собака потом поправилась и стала еще злее.

Вот об этом-то эпизоде я и вспомнил, находясь в воздухе. Но все обошлось благополучно. Я приземлился среди овец, но они шли такой плотной массой, что собаки, даже если бы хотели, не смогли бы до меня добраться. Да тут явилась и помощь: Володя Ровнин с товарищами подъехал на машине. Оказалось, что он тоже подумал об овчарках, когда увидел, куда я буду приземляться.