Замки из песка
Шрифт:
Мы проработали каждую деталь, ошибок быть не могло. И я начал игру. Даже летал в США ради этого, никто не должен был заподозрить меня. Приехал в Москву, как раз, перед экстренным заседанием совета директоров. Напросился на работу в «Swan's Architecture», чтобы постоянно находиться в эпицентре событий, и принялся собирать информацию. Именно в тот момент Дмитрий и вышел на Федора Михайловича Прохорова, чтобы тот помог ему с разоблачением Юрия. К счастью, мне удалось выяснить это раньше, чем бывший коллега мог испортить мою операцию. Вышел на него, ввел в курс дела (в пределах разумного, конечно же) и попросил отчитывать, в первую очередь, мне. Брат не должен был узнать обо всем раньше времени, иначе, мог допустить непоправимые ошибки.
Когда узнал обо всех финансовых
Чертовски сложно притворяться, кого тебя, то и дело, преследуют прекрасные глаза любимой. Что бы ни делал, как бы ни пытался бороться со своими чувствами, все бесполезно. Стоило мне только увидеть ее, как весь, выстраиваемый по кирпичикам, образ рушился подобно карточному домику. Но самое ужасное – это быть рядом с ней и не иметь возможности коснуться. Видеть, что она презирает тебя за все ошибки и проколы, которые совершил в прошлом, и не подойти, не сказать искреннего «ПРОСТИ», не произнести сокровенные «Я СКУЧАЛ ПО ТЕБЕ» или «ТЫ НУЖНА МНЕ, КОТЕНОК». Наверное, так себя чувствует человек, приговоренный к пожизненному заключению. Когда ты понимаешь, что уже никогда не будешь свободен, чувствуешь, как в тебе медленно дохнет надежда, но продолжаешь смотреть на мир, который виднеется из малюсенького окна камеры. Смотришь на море или лес, и представляешь, как будешь рассекать его, подобно тем птицам, чьи жизнерадостные трели нождачкой сверлят твою душу, выворачивают ее наизнанку, скручивают так, что хочется выть в голос.
Это была еще одна причина, по которой я тогда сбежал. Не хотел жить там, где нет ее. Где больше не звучит ее жизнерадостный смех и не пахнет ею… И тут, на тебе. Встреча, на которую рассчитывал меньше всего на свете. Случайная. Неожиданная. И чувства. Такие же, как и раньше. Может, даже сильнее. И запрет приближаться к ней, смотреть на нее, говорить с ней. И желание бросить к ее ногам весь этот гребаный мир со всеми его недостатками, только бы посмотрела, только бы улыбнулась.
– Не смей больше приближаться ко мне, – эти слова ржавыми гвоздями вонзились мне прямо в сердце. Но на этом боль не закончилась. Она не только проткнула мой, и без того, потрепанный жизнью, орган, но и провернула свои орудия несколько раз. Чтобы наверняка. – Я не то что видеть, даже знать тебя не хочу. Ты умер для меня в тот день, когда не пришел. Так что, – вскинула голову вверх и сверкнула на меня глубокими, как Марианская впадина, глазами, – исчезни снова. Только на этот раз навсегда…
* * *
В тот миг, когда увидел Марину, меня будто кантузило. Снаряд попал точно в цель и поразил меня насмерть. Снова. Я забыл обо всем, что было в этот момент так важно. Меня не волновало ни задание, которое могло провалиться из-за такого поведения, ни Мери, что стояла рядом и спрашивала, в порядке ли я. Ничего на свете не могло быть важнее ее, моего котенка.
Я уже не помнил, когда в последний раз был так близко к ней. Между нами было всего несколько метров, но даже они казались исчезли сразу же, стоило мне увидеть в ее глазах грусть. Тихую такую, молчаливую, но способную голыми руками выдрать из груди легкие и разорвать их на мелкие куски. Бросив Мери, чтобы действовала согласно инструкции, бросился к ней. В голове стучала только одна мысль: «Мы должны обо всем поговорить. Я расскажу ей. Все. И гори оно все синим пламенем. Во второй раз я ее не потеряю!».
– Что ты делаешь? – Спрашивает возмущенно, когда нежно беру ее за руку и проношусь мимо удивленной толпы репортеров, которых она куда-то вела. Плевать. Сами разберутся.
– Если скажу, что похищаю тебя, – говорю я, закрывая за нашими спинами дверь своего кабинета, –
– С ума сошел?! – Марина пронзает меня острым взглядом и пытается вырвать свою руку. Не отпускаю. Не хочу отпускать.
Делаю шаг навстречу, а она отступает, прижимается спиной к стене. Продолжаю смотреть на нее, не в силах даже моргнуть. Боюсь, что исчезнет, как мираж в пустыне. Не дышу, не получается. Ее запах дурманит, сводит с ума, вызывает галлюцинации. Я как наркоман, который готов на все, лишь бы получить дозу любимого наркотина. А она была моим героином. Моим личным источником счастья.
– Сошел, – киваю, но не разрываю зрительного контакта. Поднимаю ладонь, касаюсь пальцами ее подбородка, скольжу по скуле, ласкаю мочку уха. Помню, как ей это нравится. Вижу, как расширяются зрачки девушки, превращая голубые омуты в бескрайний космос. – Давно уже. С тех пор, как увидел тебя впервые…
– Поэтому, – нахмурилась, избавилась от секундного дурмана, – бросил меня там одну? Ты оставил меня именно тогда, когда я больше всего нуждалась в тебе. Это нормальный поступок? Скажи мне!
Молчу. Понимаю, что виноват. Знаю, что облажался, сам все испортил. В тот день я и решил уехать. На второй день после возвращения в Москву, когда перед глазами постоянно мелькали отрывки из видео с камер наблюдения и заплаканное лицо той девушки, моей жертвы…
Я не смог с этим жить, не получилось. Несколько раз порывался позвонить Марине, поехать к ней и во всем признаться, но что-то постоянно останавливало, не давало раскрыться перед любимой. Даже попрощаться не смог. Как представил, что снова услышу нежный мелодичный голосок, в груди, будто бомба взорвалась. Как я скажу ей «прощай»? Как?! И вернуться не могу. Не стану марать своего ангела. Не коснусь ее такими грязными, пропитанными гнилью и кровью, руками. Ни за что. Лучше уйти молча, ничего не говоря напоследок. Пусть возненавидит, но не примет на себя мою грязь. Я этого не позволю. Ни за что на свете.
– В тот день я потеряла свою семью, – не выдержав затянувшейся паузы, прошептала она. Слезы заструились по щекам девушки, разрывая на куски мою душу. – Мама, – выстрел в сердце, – папа, – еще один, ноги подкашиваются, – сестренка, – рука падает вдоль тела, желудок сводит судорогой. – Они все погибли. Разбились насмерть. Но ты не знал об этом, – толкнула меня, заставила отступить в сторону. – Потому что не удосужился даже ответить на телефонный звонок. Ни на один! Ты ушел, как и все они, – раздраженно стирает с лица мокрые дорожки. Бросает в меня такой убийственный взгляд, что воздух вырывается из легких. – Твоя любовь, как и все твое безумие умерли в тот самый день. Ты мне больше не нужен, Игорь. НЕ. НУЖЕН.
И она ушла. Уверенно, гордо, красиво. Навсегда. Я не стал останавливать. Зачем? Сам виноват. Оставил. Не поддержал. Не нашел. Не заслужил.
Вот и все, Игорь Юрьевич. Самую важную операцию в вашей жизни вы с треском провалили…
Выхожу в коридор и врезаюсь в Дмитрия. Несколько секунд смотрю на кузена, изучаю бледное лицо и напряженную фигуру. Неожиданная догадка вмиг пронзает меня, но до последнего отказываюсь в это верить.
– Что случилось? – Останавливаю брата, не даю вернуться в зал. – Да остановись ты!
Не успеваю среагировать и получаю точный удар в челюсть. Голова дергается в сторону, но равновесия не теряю. Хватаю кузена за лацканы пиджака, припечатываю к стене. Силы стараюсь контролировать, причинять ему боль вообще не собираюсь.
– Это из-за Мери? Ты из-за нее в таком состоянии?
Не отвечает. Смотрит на меня стеклянным взглядом, чувствую, как он дрожит. Блять. Из-за меня. Еще одна покалеченная судьба на моей совести.
– Возьми себя в руки, – прошипел ему в лицо. – Еще не все покончено. Сейчас, ты должен подняться в конференц-зал и начать заседание. Слишком многое стоит на кону, понимаешь? У нас нет права на ошибку. Слышишь?! – В ответ ни звука, но по глазам Дмитрия понимаю, что разум начал возвращаться к нему. И на том спасибо. – Мы столько всего сделали, столько сил и времени потратили. Это финишная прямая, Дим. Мы должны довести дело до конца. Вместе.