Замкнутое пространство (сборник)
Шрифт:
— Господа, — заговорил Берестецкий. — Я вынужден спросить: не хотите ли вы пожать друг другу руки? Швейцер, что скажете вы?
— Я не против, — ответил Швейцер. — Я готов простить оскорбление. Мне, может быть, стоит даже расспросить Коха и снова приготовить раствор, самостоятельно… Пусть все увидят, что колба разбилась случайно.
— Вы, Оштрах? — Берестецкий повернулся к обидчику.
— Говорю же, что он трус, — неуверенно и потому запальчиво сказал упрямый Оштрах. Против Швейцера у него уж давно ничего не было,
— Тогда я пошел в кладовку, за рапирами, — сообщил Остудин, не оставляя врагам шанса договориться миром.
Швейцер пожал плечами, скинул сюртук и передал его Берестецкому. Тот принял сюртук и от Оштраха, так как Остудин отлучился, и второй дуэлянт не хотел стоять дураком, когда соперник уже изготовился к бою.
В зал просунулась голова Пендронова.
— Давайте быстрее, — сказал он нервно. — Там, в коридоре, все время кто-то шастает.
— Глаза намылю, — цыкнул на него Оштрах. — Кыш!
— А я вам письку пририсую, и яички, — выпалила голова и быстро скрылась.
— Ах, господа, господа, — пожурил их Берестецкий.
Остудин, прижимая к груди целую охапку рапир, разбежался и проехался по полу. Взломать кладовку было несложно, замок открывался обычным пером. Учителя, положившись на общую строгость надзора, не позаботились поставить другой, похитрее.
— Зачем так много? — удивился Швейцер.
— Так надо же выбрать, чтоб все было на равных.
— Что там выбирать, — Швейцер вытянул рапиру, согнул, отпустил распрямиться. — Идите ко мне, Оштрах. Я распишусь на вашей шкуре: одной буквы «Ш» вам хватит? Или вам больше нравится «К»?
— Достаточно «Т», труса, — откликнулся Оштрах, беря клинок и отступая. — И штрихов меньше: два против четырех.
Швейцер принял стойку. Оштрах отсалютовал, намекая на дурное воспитание противника, и встал в боевую позицию.
— Ручку можете опустить, — заметил Швейцер. — Не надо обо мне тревожиться. Я в хорошей форме.
— Как скажете, — зловеще улыбнулся тот и переложил рапиру в правую руку.
Швейцер нанес удар, по залу прокатился дребезжащий звон.
— О, вон вы как! — Оштрах сделал выпад, и его соперник еле успел увернуться. — А этак не желаете? А так? А вот так?
Он запрыгал, наступая и размахивая клинком.
"Вот же болван, — подумал Швейцер, постепенно разъяряясь. — Ведь он всерьез!"
Острие рапиры чиркнуло по его щеке.
— Туше! — крикнул Берестецкий. — Берегите глаза, господа!
Швейцер коснулся лица и мельком взглянул на окровавленную ладонь. Отбив очередной удар, он отступил еще на несколько шагов. Оштрах не давал ему спуску и теснил безжалостно.
— Моя роспись первая! — пропыхтел он, сдувая волосы с глаз. — «О» хитрая буква! Пока только правый бочок…
Он снова ударил, и Швейцер почувствовал укол в плечо.
— Так, значит!..
Звон покатился вновь — громче и чище. Оружие едва не вылетело
— И — раз!
Рапира свистнула.
— Два!
Клинок рассек кожу на запястье Оштраха. Где-то послышался отчаянный стук.
— Стучат! — закричал Остудин испуганным шепотом. — Господа, бросайте оружие! Пендронов стучит!
Но дуэлянты уже ничего не слышали.
— Мерзавец, — прошипел Оштрах и бросился на Швейцера. Тот отпрянул, поскользнулся и чуть не упал. Рапира мелькнула в миллиметре от его виска.
— Ага! — воскликнул нападавший, и в тот же миг двери в зал распахнулись. Отец Саллюстий, волоча за ухо воющего Пендронова, бежал к месту сражения.
— Вы что! Вы что! — кричал он, и тоже — шепотом. — Немедленно прекратить! Я приказываю вам остановиться, дети греха!
Саллюстий дежурил и пришел в полное бешенство, обнаружив, что дуэль преступление вопиющее — случилась именно в его дежурство. Но бешенство перекрывалось неподдельным страхом. Историк отшвырнул Пендронова, бросился к Швейцеру и стал отирать с его лица кровь, бормоча:
— Ах, сударь! Ведь вы же жизнью рисковали!.. Разве жизнь ваша — в ваших руках? Разве не знаете, что вы — не свои? Послание апостола Павла десять… двести раз перечтете, дайте только срок… Какие ж вы свои…
Тут он заметил, что Швейцер все еще сжимает рапиру; Саллюстий вырвал оружие и бросил на пол. Перетрусивший Оштрах не стал дожидаться и бросил свою рядом.
— Слава тебе, Господи, вроде обошлось, — приговаривал историк, убеждаясь, что рана Швейцера — простая царапина. — А здесь? — он схватил лицеиста за плечо, рванул пропитавшуюся кровью рубашку. — Зовите доктора, негодяи!
Остудин пулей вылетел из зала.
Отец Саллюстий полез под рясу за носовым платком. Достав, промокнул плечо, отнял руку, прищурился на разорванную кожу.
— Вас не тошнит? Голова не кружится?
Швейцер, который все это время стоял столбом, помотал головой. Саллюстий перевел дыхание и обернулся к Оштраху:
— А вы? Преступный отрок! Вы не ранены?
— Нет, — Оштрах сглотнул слюну и быстро спрятал руку в карман.
— Что же вы не поделили? — учитель, видя, что дело не так страшно, приступил к расследованию.
— Мы их отговаривали, — встрял Берестецкий. Вид у него был несчастный.
— Вас не спрашивают. Итак, я жду?
— Я позволил себе усомниться в скорой победе над Врагом, — сказал Швейцер. — Но теперь уже вижу, что ошибался. Господин Оштрах проявил благородство и резко меня осадил. Я вспылил, и вот… — Швейцер прерывисто вздохнул. — Теперь я понимаю, что с такими воинами, как Оштрах, мы победим…