Замочить Того, стирать без отжима
Шрифт:
Время от времени из невнятного гула голосов выпрыгивают отдельные фразы:
— Нет! Это решительно невозможно! — доносится из этой мешанины тел.
— Ха! Я делал это с парой пулемётов и пятью десятками плохо обученных пеонов. Просто забудьте представления о возможном, сложившиеся во время последней турецкой войны, и вы увидите, что иначе просто нельзя.
Потом зал снова укутывает смутный бубнёж, для того, чтобы разлететься от звонкого:
— А как это согласуется с цивилизованными правилами ведения войны?
— Изумительно согласуется — мы ведь не собираемся
— Англичане? Я вас умоляю, они всегда строгие сторонники правил, во всём, что касается действий их противников. Не они ли в Африке целый народ не столь давно загнали в концентрационные лагеря? Детей, стариков, женщин? Не знаете? А врага следует знать, это ещё дедушка Сунь Цзы завещал. Его тоже не знаете? Как я вам завидую, молодой человек! У вас столько интересного впереди!
Царский офицер от неожиданности выпрямляется, с удивлением разглядывая заявившего это безусого и безбородого парня, которому и двадцати не дать по внешнему виду. То, что собеседнику давно за пятьдесят, внешне никак не проявляется.
Обострение купирует внезапное появление среди офицеров алой косынки. Меняется тональность разговора, но — мало этого, мало. Нужно помочь.
Кофе, ароматный, как любовь и горячий, как вулканическая лава, разлит в маленькие фарфоровые чашечки, тесно составленные на подносе из нержавеющей стали.
Из-под подноса — коротенький подол и трогательные в своей невинности стройные детские ножки-тростиночки в плетёных босоножках, над подносом — широко распахнутые серые глаза, взбитые рыжие кудри и яркая зелёная лента. Анфиса сегодня просто пай-девочка, воплощённая мечта профессора Гумберта Гумберта.
Поднявшаяся было в ресторанчике пена уязвлённых мужских самомнений при её появлении оседает и растворяется без остатка.
— Спасибо, — произносит хозяйка косынки и маузера, завороженно глядя на, поднимающуюся над очередной джезвой коричневую шапку пенки.
— Чёрный, без сахара?
Киваю молча.
— Можно мне чашечку? Только большую?
Достаю с нижней полки, переливаю, подвигаю ближе. Анфиса тут же ставит рядом стакан ключевой воды.
— Какое счастье… — женщина закрывает глаза,— там, у нас, всё больше чай дуют, из самоваров. Получить приличный кофе ближе Кавказа просто нереально.
Лицо у неё усталое, но упрямое волевое выражение не сходит с него даже сейчас.
Придвигаю поближе к ней корзинку с тёплыми ещё круассанами:
— Вы в самом деле надеетесь разгромить Англию и США в этой войне?
Дама открывает глаза, смотрит в лицо с каким-то непонятным мне сожалением.
— Можно подумать, у нас есть другой выход.
Из европейских газет:
«… таким образом, неожиданный удар, нанесённый Россией, переносит масштабные боевые действия на территорию западного побережья САСШ…»
« Потеря
« На волне чудовищного патриотизма, вызванного раздутыми продажной буржуазной прессой рассказами о военных успехах, в разы труднее становится ведение разъяснительной и агитационной работы в пролетарской среде. При попытке организации стачек солидарности с английскими и американскими рабочими несколько наших лучших товарищей были избиты несознательными элементами и переданы в лапы царской охранки. Но нельзя, нельзя опускать руки, товарищи! Исторический процесс не повернуть вспять! Мы вынуждены сейчас отступить, свернуть революционную работу, но это временное отступление. Мы перестроим свои ряды, разработаем новую, беспроигрышную тактику и вновь устремимся в атаку!»
«Браво, Матильда!
Наша гениальная танцовщица в ознаменование очередной выдающейся победы нашего флота – захвата моряками-балтийцами севшего на камни британского крейсера «Пенелопа» на субботнем концерте сделала сорок три фуэте без остановки! Итальянская школа посрамлена! И такую нацию собираются победить выродившиеся потомки норманнских завоевателей?»
Где-то на побережье между Данангом и Хайфоном.
Старенькая моторная джонка Лаома (что в переводе с великого и могучего китайского языка означает старая матушка) на переходе из Хайкоу скрипела, как плохо смазанная повозка рикши из китайской сказки, и текла, как расколотое корыто алчной старухи из сказки русской. Дважды за время пути им попадались небольшие французские корабли, и дядюшка Хо приказывал готовиться к бою, но – пронесло. Зато джонка была большой, в её трюм поместилось множество полезных вещей.
Набежавшие из подступивших к самому пляжу джунглей парни в коротких штанах и огромных конусовидных шляпах из рисовой соломы, сгибаясь под весом тяжёлых коромысел, носят на берег вязанки японских винтовок. Будто хворост в деревню волокут. Парней вовсе не смущает, что погрузкой командуют племянницы почтенного дядюшки. Тяжёлым трудом заслужили смелые девушки это право, заработав деньги на закупку оружия и боеприпасов.
— Наша древняя земля заслужила право жить свободно, — думает дядюшка, любуясь ладными фигурками своих племянниц, — Не будь я Хо из славного рода Ши Мин, франкам придётся рано или поздно убираться с нашей земли!
Дядюшка улыбается — не только винтовки привёз он из далёкой северной страны. «Слезой комсомолки» отольются колониальным эксплуататорам страдания гордого народа вьетов!
Евсей Осинский aka Warlock
Захлопнув входной люк, я старательно зажал его, до упора закрутив расположенный с внутренней стороны штурвальчик, блокируя возможность отпирания снаружи. Нет, какие уроды! Я спокойно спустился в недра своей — именно своей лодки, хотя пожар обиды всё ещё палил меня изнутри.