Замок Броуди

Кронин Арчибальд Джозеф

— Мне бы для приличия следовало сказать, что наша встреча случайна, — продолжал доктор. — Но это не так. Я ехал сюда, потому что мне известно, что вы по воскресеньям здесь гуляете. Я хотел расспросить вас относительно Несси.

Как ей радостны были бы его слова, если бы не эта последняя, все объясняющая фраза! Стоя растерянно, с опущенной головой, она понимала, что надо сказать что-нибудь в ответ, иначе он сочтет ее дурочкой или чудачкой или и тем и другим вместе, и, сделав над собой большое усилие, она медленно подняла глаза, встретила его взгляд, заметила мгновенно, несмотря на все свое замешательство, как четко выделяется на фоне неба его смуглое живое

лицо, и невнятно прошептала:

— Я не могла вам рассказать о Несси, я давно вас не встречала.

— Слишком давно. И по вашей вине. Я вас не видел несколько недель, я уже думал, что вы опять сбежали из Ливенфорда, не простясь со мной.

— Нет, я теперь останусь здесь навсегда, — возразила она медленно. — Это вы скоро распроститесь с нами.

Его лицо слегка омрачилось.

— Да, осталось только две недели. Время летит стрелой. — Он вздохнул. — Странно. Теперь, когда мой отъезд уже близок, я начинаю терять интерес к тому новому, что ждет меня. Вначале я был так рад, а теперь вижу, что этот старый город крепко привязал меня к себе.

— У вас, верно, здесь так много друзей…

— Вот именно! У меня здесь есть друзья.

Он машинально играл хлыстом, глаза его смотрели, не видя, на шевелившиеся уши лошади. Затем он серьезно взглянул на Мэри:

— Если вы свободны, то не покатаетесь ли со мной, мисс Броуди? Я вас, быть может, больше не увижу, а хотелось бы поговорить кое о чем. Согласны? Разумеется, ей хотелось ехать. Отец будет отдыхать до пяти, и более подходящий час трудно было выбрать. Тем не менее она колебалась.

— Я… я не одета для катанья, и мне надо быть дома к пяти, и потом…

— Ну, значит, едем, — ответил Ренвик, с улыбкой протягивая ей руку. — У вас впереди добрых полтора часа. А что касается вашего туалета, так он еще чересчур хорош для моей старой двуколки.

Не успела Мэри опомниться, как она уже сидела рядом с ним, так близко рядом, на красном плюшевом сиденье. Доктор застегнул легкий фартук экипажа, защищавший от пыли, тронул кнутом лошадь, и они помчались вперед. В этом движении было что-то захватывающее. Ветер, поднимаемый им в неподвижном воздухе, овевал щеки Мэри, небо больше не пылало, а тихо светилось, пыль не досаждала — она была просто мягким порошком, облегчавшим бег лошади, и после утомительной ходьбы Мэри была рада посидеть молча, глядя на мелькавшие мимо поля. Слишком смущенная близостью Ренвика, чтобы глядеть на него, она уголком глаза видела гладкую, мягкую кожу его перчаток, посеребренную сбрую лошади, монограмму на фартуке, все щегольские детали этой «старой двуколки», как он назвал свой экипаж, и снова, как тогда у него в доме, она остро почувствовала разницу между его и своей жизнью. Пускай в прошлом он знал борьбу с нуждой, теперь ему не приходилось дрожать над каждым фартингом, донашивать платье, пока оно не расползется по швам, заглушать в себе всякую потребность развлечений, выходивших за пределы строжайшей экономии. Но она подавила это ощущение, отогнала мысли об ожидавшей ее разлуке и, решив, не портить себе этот единственный час редкого развлечения, отдалась неиспытанному блаженству.

Ренвик в свою очередь смотрел на ее чистый профиль, слабый румянец, выступивший на щеках, наблюдал ее необычное оживление с странным удовлетворением, с гораздо более острой радостью, чем Мэри — мелькавшие мимо картины.

Ему вдруг страшно захотелось заставить ее повернуться к нему так, чтобы он мог заглянуть ей в глаза. И он прервал молчание, сказав:

— Вы не жалеете, что поехали со мной?

Но Мэри по-прежнему не смотрела на

него, и только губы ее дрогнули слабой улыбкой.

— Я рада, что поехала. Все так чудесно. Я не привыкла к этому и буду потом часто вспоминать…

— Мы еще успеем доехать до берега Лоха, — ответил он весело. — И, если Тим прибавит шагу, успеем даже напиться чаю.

Мэри пришла в восторг от такой перспективы и, обратив внимание на лоснившуюся спину Тима, обличавшую хороший уход, подумала, что он будет мчать их достаточно быстро, чтобы выиграть время для чаепития, но не настолько быстро, чтобы довезти ее домой раньше времени.

— Тим, — повторила она беспечно. — Какое славное имя для лошади!

— И лошадь-то славная, — отозвался Ренвик и, уже громче, обратился к лошади: — Не правда ли, Тимми?

Тим наставил уши и, словно довольный этой похвалой, внес немного больше прыти в свою размеренную рысь.

— Видите? — продолжал Ренвик, одобрительно посмотрев на улыбнувшуюся Мэри. — Он понимает, что я о нем говорю, и старается не ударить в грязь лицом. Старый лицемер! Он еще больше разленится в Эдинбурге. Слишком много овса и мало работы.

— Так вы берете его с собой?

— Да. Продать Тимми у меня бы духу не хватило. Таков уж я. — Он помолчал, потом продолжал, словно размышляя вслух: — Может быть, это нелепо, но, когда я полюблю что-нибудь — картину, книгу, лошадь, что бы то ни было, — я не могу расстаться с ним. Уж когда люблю, так люблю. Я упрям. И подхожу ко всему со своей собственной меркой. Пусть какой-нибудь критик хоть двадцать раз твердит мне, что картина хороша, а если она мне не нравится, я ее не повешу у себя. Я покупаю картину только в том случае, если она завладевает мною, и тогда я уже не могу с нею расстаться.

— У вас в столовой чудная картина, — вставила Мэри, глядя прямо перед собой.

— Да. И я рад, что она вам тоже понравилась. Она меня утешает в одиночестве. Я купил ее в Институте. Впрочем, она не мне одному понравилась, — добавил он с усмешкой. — Критики тоже ее одобрили.

Разговор о картине напомнил Мэри цель ее первого посещения Ренвика, и, предупреждая его вопрос относительно Несси, она сказала:

— Я так вам благодарна за все, что вы сделали для Несси. Вы более чем добры к нам обеим. (Она так и не рассказала ему до сих пор об участи винограда, и он продолжал посылать подарки, к счастью, больше не попадавшиеся на глаза Броуди).

— Мне хотелось немного помочь вам, — ответил он. — Как чувствует себя Несси?

— Здоровье ее как будто лучше, — в голосе Мэри звучала все же легкая тревога, — но у нее так часто меняется настроение! Ее волнует близость экзамена. Он будет в субботу. Я делаю, что могу.

— Я знаю. Но если она выдержала все это время и не заболела, значит с ней все благополучно. Ради нее надеюсь, что она получит эту стипендию. — Он долго молчал, потом заметил серьезным тоном: — Вам лучше быть подле нее в то время, когда будет объявлен результат. И, если я понадоблюсь, сразу же обратитесь ко мне.

Мэри была уверена, что к тому времени, когда станет известен результат экзамена, доктора уже не будет в Ливенфорде. Но, подумав, что он и так достаточно для нее сделал, она ничего не сказала и сидела молча, погруженная в свои мысли. Так он думает, что с Несси все будет благополучно! Что же, она, Мэри, постарается, чтобы так и было. Она будет следить за сестрой, беречь ее, в случае неудачи защитит от гнева отца.

Ее вывел из задумчивости голос Ренвика.

— А здесь, оказывается, расширили дорогу. Проехать будет совсем легко. И здесь прохладнее.