Замок Фрюденхольм
Шрифт:
— Тому, кто в униформе, придется, пожалуй, плохо, — сказал Нильс Мадсен. — А мы как-нибудь выпутаемся. Тебе, Мариус, следовало взять с собой штатское пальто. Ты мог бы накинуть его на форменную рубашку.
У Мариуса не было теперь бога, к которому он мог бы обратиться в час нужды. Он покинул бога, отказался от церкви и религии ради всего вот этого.
— Помоги мне все-таки? — пробормотал он. — Если ты существуешь, милостивый боже, то помоги мне! Пусть полицейские от нас не отходят! Пусть останутся с нами и позаботятся обо мне! Лишь бы мне выбраться
В щеку партийному фюреру попал огрызок яблока, но он и виду не показал. Имея перед глазами пример спокойствия и самообладания, его подчиненные продолжали свой марш памяти павших под прикрытием полиции, чья задача состояла в том, чтобы следить, как бы население столицы не разорвало на куски маршировавших штурмовиков. Они все шли и шли. Мариус Панталонщик, в красивых сапогах, высокий, шел, чуть согнувшись, с мокрыми глазами и мокрым носом, бормоча молитвы и прячась за полицейскими. Затем Нильс Мадсен в хорошем длинном штатском пальто, хитрый, осторожный крестьянин, привыкший всегда держать ухо востро. Ему наверняка удастся выйти сухим из воды.
Со своими флагами, штандартами и трубами представители нового порядка шли под конвоем по Гюльденлевесгаде и Вестребульвару. Они совсем иначе представляли себе захват власти, марш в столицу и победу над «системой». Вероятно, немецкие наблюдатели, которые были посланы в Копенгаген, чтобы изучить настроение, обстановку и чаяния народа, также ожидали иного хода событий.
Три помещика в ресторане на Площади ратуши уничтожили наконец свой завтрак и решили, что пора уже присоединиться к своим братьям по расе у статуи Маленького горниста.
— По правде говоря, я не думаю, что вам это удастся, — сказал старший кельнер. — Самое разумное — подождать здесь. На улице происходит что-то странное. Слышите, какой там рев!
Дворяне поглядели на площадь и удивились. Небольшая группа горожан преследовала двух штурмовиков, которые спасались бегством.
— Друзья, — сказал граф Розенкоп-Фрюденскьоль. — Уличная чернь гонится за нашими друзьями, точно за дичью. Нам надо пойти и восстановить в городе порядок!
— Давайте немного подождем! — предложил ютландский помещик.
— Вы считаете, что надо подождать? — спросил граф.
— Да, — ответили оба ютландца.
— Если мои друзья хотят ждать, то и я подожду, — решительно сказал граф. — Я не из тех, кто изменяет своим друзьям. Кельнер! Дайте нам еще бутылочку.
В ресторан доносились крики. Полиция очистила и оцепила часть площади вокруг статуи Маленького горниста. Но народ напирал с криками и свистом. Нацисты окружили памятник.
Старший кельнер налил трем помещикам коньяк.
— Ваше здоровье, друзья! — сказал граф Розенкоп-Фрюденскьоль, — Не представляю, как можно терпеть разгул черни. Я думаю, прикончим бутылочку и пойдем восстанавливать порядок.
У памятника произносил речь капитан Мартинсен, одетый в датскую походную форму.
— Мы храним благодарную память о тех, кто кровью засвидетельствовал свою веру в непреходящее достоинство Дании! —
— Друзья, — сказал граф Розенкоп-Фрюденскьоль, — Мне кажется, в этом городе вспыхнул мятеж. Наш долг — подавить его.
Он сделал попытку подняться, но снова опустился на диван. Когда друзья задали ему какой-то вопрос, он не ответил, — граф заснул и разбудить его не удалось.
31
Мариус Панталонщик тщетно разыскивал в давке Нильса Мадсена. Он громко звал его, но Нильс Мадсен даже пригнулся немного, чтобы сделаться менее заметным. Сняв с пальто партийный значок, он спрятал его в карман и теперь стал обыкновенным провинциалом, случайно попавшим в столичную сутолоку и не понимающим, что происходит.
— Что случилось? — спросил он оказавшихся возле него парней.
— Бьют нацистов! И поделом! — отвечали они.
— Ах, нацисты? — сказал Нильс Мадсен. — Надо уносить ноги!
Предполагалось, что после возложения венков штурмовики все вместе двинутся дальше под прикрытием полиции. Но в их рядах началось замешательство. Подъехал грузовик с немецкими солдатами, прохожие при виде немцев заулюлюкали, и полицейские пустили в ход дубинки.
Мариус уцепился за полицейского, требуя защитить его и проводить до автобуса, стоявшего возле Форума, но полицейский оттолкнул его, занятый другими делами.
— Вы достаточно взрослый, чтобы дойти без меня! А ну, отправляйтесь-ка домой и переоденьтесь, форму носить не разрешается.
Мариус Панталонщик в одиночку плелся дальше по Вестребульвару, все время держась поближе к полицейским. К счастью, их было много. Около Ярмерспласс, где полицейские только что разогнали публику, оскорблявшую нацистов, Мариус увидел печальное зрелище — плачущего штурмовика, которого сажали в санитарную машину. Он услышал гудки других санитарных машин и понял, что евреи и коммунисты до того плохо обошлись с его братьями по расе, что их пришлось отправить в больницу.
Он благополучно миновал парк Эрстеда, но тут снова послышались крики, несколько человек бежали за незадачливыми нацистами. И Мариус тоже бросился бежать. Он слышал позади себя крики: «Нацистские свиньи! Нацистские свиньи!»
Он побежал по Нансенегаде, оттуда свернул на боковую незнакомую ему улицу, потом на другую.
— Не трогайте меня! — кричал он идущим ему навстречу прохожим. Они удивленно глядели на него. Мариус бежал по тихим боковым уличкам, не имея представления, куда они ведут. Ему казалось, что ему снится страшный сон, его трясло, как в лихорадке. Куда он зашел? Может, автобус уехал без него. Скоро уже стемнеет, а он заблудился. Который теперь час? Часы, полученные им к конфирмации, остались дома, в жилете. В это время года темнота наступает уже в половине пятого. Как же он найдет дорогу в затемненном городе?