Замок искушений
Шрифт:
Глава 24. Которая начинается тем, что Клермон оплакивает гибель Этьенна а завершается тем, что к героям приходит понимание некоторых в общем-то банальных вещей
Клермон ослеп. И оглох. Но что тогда так глухо, подобно морскому прибою, шумит и шумит, неотступно и гулко бьётся в ушах? А это что? Во рту был вкус крови и пыли. Клермон попытался встать и мышцы с болью подчинились. Он стал на колени, потом сумел подняться. Воспалённые веки распахнулись, резкий свет резанул по ним новой болью. Арман стоял на руинах замка возле тёмного провала склепа, который теперь заливали потоки света. Верхняя ниша была пуста.
Клермон огляделся, — и ринулся к уступу, заметив около него шевеление слоя пепла. Он рывком поднял Элоди, на
Но где Дювернуа? Сжимая зубы, чтобы не стонать от сковывающей все тело боли, вернулся на пепелище. Кидался к каждому камню, ощупывал слой пепла. Неожиданно из провала склепа раздался стон — и Клермон ринулся вниз. Земля провалилась и осыпалась под ним, Армана резко снесло по осыпи к двум гробовым нишам. Три нижние были засыпаны землей, верхняя — пуста, но две средние — заполнены. Покрывало, в котором они принесли Сюзанн, посерело от слоя пыли. В соседней нише чернел ещё один труп. Клермон отвёл глаза.
Там лежал тот, кто пожертвовал за него жизнью.
Он почувствовал саднящую боль в сердце. Этьенн. Изломанный и несчастный, растленный и развращенный, он всё же совершил свой последний выбор. Выбор благородства и величия, выбор подвига и любви. Сердцем Арман всегда ощущал в нём под искаженными мнениями и порочными взглядами нечто живое и чистое. Его влекло к этому человеку, и он не ошибся в нём. Обретённое понимание истины стоило ему жизни, но Клермону хотелось думать, что Этьенн спасён. Ведь нет больше той любви, если кто положит душу свою за други своя… Этьенн оказался способен на такую любовь…
Клермон потряс головой, почувствовав, что на глаза его навернулись слёзы.
Странно, но когда его светлость Князь Ада выбрал своей жертвой его, Клермон, притом, что не мог пошевелиться и был словно околдован — ни на минуту не поверил Сатане и не ощутил ни страха, ни отчаяния, понял, что сатана просто, по обыкновению, «лукавит». Вечный комедиант, он дурачил свои жертвы и играл с ними, как кот с мышами… Арман поймал себя на жестокой и скорбной мысли — он горько сожалел о гибели Этьенна, и недоумевал — неужели в хладнокровно совратившем Габриэль Дювернуа, ничтожном, распутном и трусливом, готовом безжалостно бросить его и сбежать — остался хоть один чистый помысел? Он помилован, а Этьенн… Там, во мраке склепа ему казалось, что он всё понимал — потому и не испытывал страха, но Дьявол одурачил и его… Воистину, одурачил, но это было — пустое. Пустое, ибо связь времен не распалась, в мире не оскудела Любовь — и это доказал тот, кто ещё недавно был в его глазах — исчадьем ада. Клермон хотел верить, что Этьенн помилован Господом. Этьенн прощён. Арман твердил эти слова, как молитву, иначе не смог бы дышать.
Но где Дювернуа?
Белая рука высунулась из черного провала земли, и коснулась его ботинка. Клермон несколько секунд испуганно смотрел на неё, потом стремительно схватив руку за запястье, потянул наверх. Потрясённо вздрогнул.
На запястье сиял золотой браслет с перевернутой пентаграммой.
Раздался новый стон, и поражённый Арман вытащил окровавленное тело Этьенна. Тот был смертельно бледен и почти полумёртв. Извлечённый из бездны, медленно приходил в себя, глаза его едва осмысленно блуждали по бездонному небу, по трупам в стене склепа, по лицу Клермона.
— Ты видел? — с трудом произнес он и тяжело захлебнулся надрывным кашлем. Едва его приступ прошёл, Этьенн повторил, — ты видел Его?
Клермон с трудом переосмыслил увиденное. Медленно перевёл взгляд на обугленный труп. Стало быть, он ошибся, точнее — всё понял правильно. На Дювернуа его светлость просто не хотел тратить ни слов, ни усилий. «При извечной и неистребимой склонности мира шататься, заблуждаться и самоодурачиваться, болтаться в распутстве, потеряв все пути к Небу, стремление одурачить его ещё больше противоречит принципу экономии сил и здравомыслия. На месте Дьявола я был
— Он погиб. Ты о Дювернуа?
Этьенн обжёг его больным и воспалённым взором.
— Так значит… Ты не видел… Неужели… нет…
Неожиданно Клермон понял, о ком спрашивает Этьенн.
— Ты о Господе?
Тот резко снова обернулся к нему.
— Так… ты видел??
— Мне показалось, что в дыму мелькнула фигура Спасителя, но я подумал, что просто свод упал и солнце резко хлынуло в глаза. Надо спросить Элоди, видела ли она…
Этьенн согласно кивнул и тут же покачал головой.
— Нет, я же сам видел. Он же сказал мне… Где же это…
Клермон покосился на Этьенна. Даже если видение было подлинным — никаких слов он не слышал.
…Еще несколько часов они сидели у разведённого Клермоном костра. Элоди странно взглянула на Этьенна, услышав вопрос о видении на руинах. Это был Христос. Хитон Его был бел, по плечам — узор алого золота. Да, Он что-то сказал, но она видела лишь шевеление губ.
Сама Элоди сидела в немом оцепенении, глядя в огонь. Он обмерла, когда его светлость потребовал себе в жертву её Армана, но внутренне — не поверила. Он не мог забрать Клермона, не мог, не мог. Она почему-то была уверена в этом — и не поверила. Но сама была совершенно обессилена тем услышанным от дьявола жутким свидетельством о сестре, которому… почему-то поверила. Истово желая не верить, откинуть, отбросить, забыть — поверила. Лора хотела убить её? Эта мысль не вмещалась в неё. Она даже шёпотом спросила Армана — верит ли он в сказанное его светлостью? Он — лжец, ведь мог в очередной раз солгать? Клермон видел надежду, горевшую во взоре Элоди, и задумался. Верил ли он в сказанное Сатаной о Лоретт? Верил, понял он, но сказать столь жестокие слова Элоди не мог. Этого и не потребовалось. Она все поняла сама. Вновь задумалась. Дьявол достаточно чётко дал понять, что лежащие в гробницах склепа — его жертвы. Эти души не отмолить. Неожиданно её обжёг гневный помысел. Теперь она — хозяйка Эрсенвиля. Она никого не будет спрашивать — и вышвырнет мерзавку и блудницу Люси Дюваль, развратившую и изгадившую души её сестёр! Вышвырнет, вышвырнет! Но гнев утих так же как и вспыхнул. Полно… конечно, вышвырнет, но не прав ли сатана и в этом? Если в душах сестер не было истины — так ли виновата в их развращении распутная дурочка Люси?
Каждый искушается собственной похотью… Но нет. Дюваль она все равно вышвырнет. Горе соблазняющим…
Двинуться к выходу из ущелья они смогли лишь ближе к полудню. Завал по-прежнему преграждал дорогу в ущелье, они, миновав мельницу, подошли к нему. Элоди, обернувшись, вдруг громко вскрикнула и попятилась. Юноши с удивлением посмотрели на неё, потом проследили направление её взгляда и оцепенели.
…Излучина реки живописно окаймляла каменистый уступ, на котором, словно вырастая из него, снова возвышался замок Тентасэ, и история тысячелетий, вызывая почтение и восторг, витала над ним. Сзади высилась поросшая лесом горная гряда, с миром же замок соединял арочный мост, чьи прибрежные опоры были сильно подмыты…
Из-за нагромождений камней раздались голоса.
— Боже мой, вы ли это, очаровательная Луиза? А где же ваши братья? Мне сказали, что Ален и Гюстав тоже собирались с вами? — молодой человек, стоя на каменистом уступе, галантно поцеловал руку высокой и сухопарой, на удивление некрасивой девице. За ней мелькнула субтильная девица лет восемнадцати с длинным и очень крупным носом, одетая чрезвычайно роскошно. Луиза ответила юноше, назвав его Андрэ, что братья будут после, решили ехать с его милостью виконтом де Фронсаком и его сиятельством графом де Суассоном, да замешкались в Гренобле, они же с Катрин решили их не ждать…Но Боже мой, откуда эти ужасные камни?