Замок из дождя
Шрифт:
– Аделаида Михайловна сообщила?
– Вы не должны так расстраиваться, в свете нет тайн. Да и что в том зазорного?
– Я сделала это не для того, чтобы было о чем поговорить между вистом и покером.
Эльза раздраженно отвернулась от Панютина, и её взгляд упал на изящную юную лет шестнадцати летнюю красавицу с чудными рыжими с золотистым отливом волосами. Розовое платье подчеркивало все достоинства фигуры. Рядом с ней стояла Елизавета Алексеевна Арсеньева.
– Кто это? – спросила Эльза у Панютина.
– Где?
– Рядом
– Это княжна Юлия Алаповская.
Петр пристально посмотрел на Левину.
– Да вы, сударыня, меня не слушаете вовсе.
Эльза и правда не слушала. Она смотрела на юную Юлию и вспоминала свою юность, наивные мечты и надежды, которые разбились о рифы жизни, оставив на память грусть.
Но вскоре всех позвали к столу, прервав мысли баронессы. Обед прошел скучно, гости обсуждали войну с турками, ругали Хусейн-пашу, надеялись на фельдмаршала Витгенштейна, спорили о французах, старались не вспоминать декабристов, хотя многим их поступки виделись благородными.
Лобанов говорил о книжных новинках, хвалил иноземные библиотеки. Что касается Эльзы, она не внимала умным и пространным речам, её мало занимала политика, единственное, что точно знала баронесса – за каждое слово важного чина, за их интриги и интересы солдат платит кровью, крестьянин – животом. А все остальное жестокое кичливое фрондерство.
Княжна же Юлия жадно вслушивалась в речи за столом. Наконец обед окончен, и можно пройтись. Мужчины отправились искать удачи в картах. Их жены уселись обсуждать последние новости.
Аделаида Михайловна поравнялась с Эльзой. Её круглое лицо говорило, что она милая женщина, но ужасная болтушка.
– Эльза Львовна, я жду вас завтра на закрытие. Будет итальянец, чудный тенор.
– Я приду, может быть. – Левина не знала, чего она захочет завтра.
– Вот и славненько.
А между тем, в другом зале тем временем начинался бал. Шума наделал приезд поручика лейб-гвардии гусарского полка графа Павла Юрьевича Мелецкого, который в свои двадцать восемь лет покорял девичьи сердца неприступностью и особенной тайной, горящей огоньком на дне серых выразительных глаз.
Княжна Юлия, затаив дыхание, следила за молодым графом в тайной надежде на приглашение. Эльза, заметив всеобщее замешательство, пошла в зал, посмотреть на происходящее. Зазвучала мазурка, и все женские взгляды в зале обратились на Мелецкого, ожидая, кого же он пригласит. Баронессу не интересовал танец, и поэтому, посмотрев на Мелецкого, и на всеобщее ожидание его действий и выбора, она хотела уже уйти, но поручик её опередил.
– Окажите мне честь, баронесса, танцевать со мной мазурку, – голос Павла звучал очень уверенно, или даже дерзко.
Эльза обернулась и вопросительно посмотрела на графа. Недоумение и вопрос: «Как вы смеете!» – вот её взгляд.
– Помилуйте, граф …
Взгляд женщины напоминал поручику о приличии и о благоразумии. Послышался шепот, чье-то тихое
– Простите, граф я не танцую, и уже ухожу, – проговорила Эльза.
– Прошу прощения, баронесса.
Мелецкий посмотрел в глаза Левиной, а затем обернулся на любопытствующие праздные взгляды готовых к возмущению людей. Какой дерзкий и необдуманный поступок, и готовая сплетня.
Эльза сидела в карете, и смотрела на моросящий майский дождик за стеклом. Возмутительно. Мимо проплывали хмурые улицы, и тут пришло спасительное решение, уехать в имение, подальше от сегодня родившейся сплетни.
Хозяйка приема Аделаида Михайловна не знала, что и предпринять. Скандал. Конфуз. Все гости позабыли о танцах, возмущаясь, и пренебрежительно двусмысленно улыбаясь. Ca craignait un peu l`a-bas1.
Петр Сергеевич подошел к грустному Мелецкому, который стоял у окна и смотрел, как Эльза садится в карету, казалось, не внимая происходящему.
– Граф, позвольте вас на два слова, – обратился Панютин.
Павел обернулся, и смерил полковника настороженным взглядом.
– Чем обязан, Петр Сергеевич?
– Что вы себе позволяете, – начал без предисловий Панютин, – вы своим непозволительным поведением могли скомпрометировать Эльзу Львовну.
– Приглашением на танец?
– Вы бросили тень на репутацию весьма достойной женщины! – Панютин еле сдерживался.
А Мелецкий ровно ничего не видел и не слышал, ему было все равно, что сам Панютин перед ним. Павел неожиданно для себя, но с полным осознанием своей дерзости, чинно поклонился Петру Сергеевичу и ушел, вызвав еще большее недоумение.
Каков! Только один человек в зале был сражен его поведением, которое снискало ему восхищение и симпатию. Это была княжна Юлия Алаповская.
Баронесса вернулась домой в расстроенных чувствах. Она направилась в кабинет мужа, срывая с себя перчатки, бросая на пол веер, и колье из сапфиров, душившее её.
Дверь перед Эльзой со скрипом отварилась, и её глаза в свете свечи различили массивный дубовый стол, такое же кресло, похожее на спящего медведя, стоявшее поодаль, образ святого князя Александра Невского в углу, и стопка книг на столе, тяжелые темно-зеленые шторы на окне, шкуру медведя на полу. Свеча в её руке дрожала, слезы непослушно застывали на щеках.
Эльзе вспомнился муж, его задумчивый взгляд, сильные руки и ослепляющая улыбка. Что так встревожило её сердце? Этот поручик? Или его взгляд? Такой восторженный, дерзкий и заинтересованный. Он принес боль и острое чувство одиночества.
Левина, наконец, опомнилась, и медленно опустилась в кресло. Воск свечи жег ей пальцы.
Приди в мой замок из дождя,
в котором, нет уже меня,
лишь эхо бродит у ворот,
да замер сонный небосвод.
Где отпечаток моих глаз
остался в хрупких зеркалах,