Замок пепельной розы. Книга 2

Снегова Анна

Размышления о словах Тилль вытеснили из моего разума другие невесёлые думы, и дорога до Шеппард Мэнор показалась на удивление быстрой.

Любовь… а с чем сравнить мою?

Мне кажется, в ней было всё — и сладость, и соль, и ледяной холод и нестерпимый жар — и наверное, поэтому так трудно оставить её позади.

Трудно, но необходимо.

Если я хочу снова жить, я обязана вырвать её из сердца. Но что-то мне подсказывает, корни всё равно останутся где-то глубоко, так сильно в меня проросли.

Несмотря на предупреждение Тилль, я не ожидала, каким запустением

встретит меня родной дом. Всё-таки, без присутствия людей дома быстро ветшают, как тело без души.

Заколоченные окна, заржавленные замки, которые едва-едва открылись — хорошо, что в конверте с дарственной оказались ключи. Внутри царил ужасающий холод. Насмерть промёрзшие за эти годы стены казались чужими, я просто не узнавала коридоров и комнат, по которым бегала ещё девчонкой. Картины и мебель были завешены белой тканью, дымоходы перекрыты. Дрова нашлись в небольшом количестве, но совсем отсырели и для растопки не годились.

Я выбрала небольшую гостевую комнатку поближе к кухне — своей спальни и покоев родителей пыталась пока избегать, чтоб не бередить душу — и решила приспособить её для жизни в первую очередь. Она была мала, на растопку требовалось не так много. На первое время должно было хватить и хвороста, который я собрала в собственном парке. Заросший и дикий, парк стоял по-зимнему тихий и сонный, и в девственно-чистый снег на неубранных дорожках я проваливалась по колено.

Провизией на несколько дней я оказалась обеспечена с избытком из тех запасов, которые всучила мне в дорогу Тилль. Так что визит в деревню решила отложить.

Лишь когда первые хлопоты были окончены, я осталась наедине с осознанием того, что теперь совершенно точно одна — на несколько миль вокруг — и никто не потревожит моего уединения. Ледяная рука тревоги, сдавившая сердце, немного отпустила. Утихла внутренняя дрожь. Впервые меня охватил настоящий покой. То был покой вымороженного зимнего леса, покой дерева, в котором остановился ход соков — но для меня сейчас даже такой был величайшим благом.

На третий день своего добровольного заточения я добралась до самого дальнего угла парка — старой полуразрушенной беседки. Каменные скамьи полукругом, тонкая белая колоннада, увитая сухим остовом дикого винограда, осыпающиеся зелёные доски купола. Здесь я особенно любила помечтать в детстве. И втайне лелеяла надежду, что даже после стольких лет в этом месте меня настигнет какое-нибудь озарение.

День очень медленно и неторопливо клонился к вечеру. Было всё ещё светло, хотя свет становился уже совсем бледным, выцветшим и утратившим солнечные краски.

Бесконечная тишина и первозданный покой.

Наверное, поэтому я сначала отмахнулась от стука копыт одинокой лошади где-то далеко-далеко, как от слуховой галлюцинации.

Когда мне показалось, что стук копыт затих примерно напротив ворот, я думала, в обморок упаду. Потому что дыхание внезапно как-то закончилось. Но после недолгой паузы стук снова стал слышен — медленней, медленней и всё тише. Пока окончательно не растворился в предвечерней тишине.

Первый вдох дался мне с болью под рёбрами. И хорошо, что не ко мне! Хорошо же, хорошо —

правда, дурочка Элис? А плакать нельзя на морозе. И вообще, ты же так долго не плакала — ну что теперь? Из-за какого-то всадника, который проехал мимо…

Да и полно — не послышалось ли? Зимой ведь все пути запорошены. Недавно был снегопад. Откуда бы взяться стуку? Звуки вязнут в густой снежной пелене.

Так что точно, слишком долго была одна. Вот и слышится… всякое.

Я попыталась вспомнить, заперты ли ворота. Да, правильно, я же собственными руками поворачивала большой ключ несколько раз, я же не совсем дура, чтобы не подумать о собственной безопасности в пустом поместье! А колокольчик у входа не звонил. Так что точно — никого… Можно расслабиться и снова думать, о чём думала.

Но мысли путались, сердце колотилось, как сумасшедшее, и снова вернуться к тому равновесию и душевному покою никак не выходило. Я решила, что должна быть сильнее глупых реакции своего тела, должна себя заставить. И просижу здесь хоть до самого утра — но непременно успокоюсь снова!

Так и сидела. Нарочно спиной к парковой дорожке, что сливалась с главной подъездной аллеей Шеппард Мэнор. Чтобы не было соблазна сорваться и бежать к проклятым воротам, отпереть заржавленный замок, выбежать на дорогу и отчаянно всматриваться в вечерние сумерки до боли в глазах.

А потом мне стало жарко в полушубке, отороченном серой лисой. Муфту пришлось отложить на скамью, шапку тоже снять в надежде, что зимний воздух немного охладит разгорячённый лоб. Не помогло. Более того, мокрые волосы прилипли к вискам, и я испугалась, что простужусь. Всё-таки надо бы вернуться в дом.

Я поднялась… и застыла, как вкопанная.

Не услышала — а почувствовала шаги. Спиной.

Нет, не стану — не стану оборачиваться! Я уже как-то обманулась недавно. Когда приняла Квентина за… второй раз будет слишком больно. Не стану оборачиваться.

Вот только теперь уже их было слышно. Шаги приближались медленно, и в конце концов замерли неподалёку.

— Прости, я сломал твой замок.

— Там был колокольчик, — выдавила я, задыхаясь.

— Я его не заметил.

Обернулась резко, впиваясь ногтями в ладони до крови, вдыхая раскалённый воздух, который волнами струился вокруг.

Я стояла на небольшом возвышении. Три каменные ступени вели в беседку, отсюда мне как на ладони был виден парк — и длинная дорожка, которая ещё недавно была такой же белой, как тонкие ветви заснеженных деревьев.

Теперь она протаяла до самой земли, а та была черна как пепел. Как пепел, в который превратились сами деревья. Две полосы выжженного дотла парка. Будто павшие часовые по обе стороны от пути, по которому он шёл ко мне.

Стало ясно, почему я услышала стук копыт. Снег таял под ним всю дорогу, видимо.

— Где твой конь?

Что я пытаюсь спрятать под этими глупыми, ненужными разговорами? Неужели страх — страх того, что я понятия не имею, как себя вести? И меня раздирает от противоречивых чувств так, что вот-вот сердце остановится?