Замок ужаса
Шрифт:
— Научимся, — сказал Крис. — И радиоактивному излучению научимся. До этого, пожалуй, скорее дело дойдет — одних атомных электростанций сколько было…
— Зародыши новой цивилизации, — проговорил Серж. — Смешно… Смешно и странно.
— Ничего странного! — сказала Анна. — Доктор говорил, что иного выхода из тупика нет.
— Давайте спать, зародыши, — сказала Патриция. — Завтра предстоит тяжелый день!
Все быстро улеглись: кто прямо на полу, кто на стульях. Наступила привычная тишина, разбавленная гудением вентиляции.
Иван мысленно позвал Наташку. Она не отозвалась.
А ведь есть еще Мозли, вспомнил Иван.
Засыпал он спокойно, потому, что впервые в жизни был по-настоящему счастлив. Кончилась, наконец, проклятая Эра Одиночества, и завтра начнется совсем другая жизнь, свободная и радостная. И если одна ночь в тюрьме была платой за нее, то это была не слишком высокая плата.
За гранью недосягаемых миров
Когда в июне прошлого года на Алтае, в Змеиногорске, умер на девяносто восьмом году своей многострадальной жизни Альфред Петрович Хейдок, печальная утрата эта была не замечена никем. Да и задолго до утраты — спроси приезжий хоть у отцов-благодетелей некогда обихоженного, а ныне вконец запущенного старинного городка, хоть у рядовых обывателей: где, мол, у вас тут проживает замечательный русский писатель Хейдок, — ответом было бы лишь пожимание плечами. Оно и понятно: в библиотеках Змеиногорска (равно как и Барнаула, Читы, Томска, Москвы и т. д.) фамилия таковая не значится…
А между тем еще в 1934 году в Нью-Йорке вышла книга Хейдока «Звезды Маньчжурии», которая мгновенно сделала имя автора знаменитым в Русском Зарубежье. Во-первых, предисловие написал сам Николай Рерих. Во-вторых, проза бывшего сподвижника Колчака решительно отличалась от эмигрантской прозы даже в лучших ее образцах, будь то проза Куприна, Шмелева, Алданова или Набокова. Отличие состояло в каком-то исступленном внимании автора «Звезд Маньчжурии» к проблеме смерти и посмертного запредельного существования души человеческой, к роковой связи между двумя мирами: сущим — и потусторонним.
Ко времени обнародования своей первой (и последней) книги Хейдок жил в Харбине, едва сводил концы с концами, преподавая иностранные языки, приходил в себя от ужасов братоубийственной войны, уничтожавшей плоть и мозг едва ли не всея России.
В 1947 году Хейдок решится вернуться на Родину — и жестоко ошибется. Сначала арестуют его сына, а затем и сам он начнет крестный путь скитаний по лагерям, пересылкам, ссылкам.
Место последней ссылки — Змеиногорск — писатель избрал сам, будучи уже полуслепым стариком. Здесь он заканчивал рукопись воспоминаний, дорабатывал обширный труд «Радуга чудес», сочинил повесть «Христос и грешница», цикл рассказов. Ни единая попытка что-либо опубликовать так и не увенчалась успехом — его приговорили к молчанию пожизненно.
Читатель сразу заметит главное свойство прозы Хейдока — знак присутствия Смерти, то и дело вторгающейся с косою на цветущие нивы жизни. Вторгающейся в обличье фантастических видений, которые преображают перспективу обыденности, наделяют героев чертами эпическими, подобно героям древнегреческой трагедии.
В русской литературе идея фатальной взаимопереплетенности жизни и смерти, конечного и бесконечного, идет, скорее всего, от Владимира Федоровича Одоевского, одного из последних сиятельных Рюриковичей, современника и приятеля Пушкина. Еще в повести
…Я нашел его могилу на безлюдном кладбище, что заросло лопухами и чертополохом. Под плитами черного и серого с красноватыми прожилками мрамора, сохранившего и имена почивших, и лики ангелов Божиих, лежали наши прадеды — купцы, чиновники, священники, рудознатцы. Под крестами истлевающими — палачи и жертвы жалкого Социального Грандиозного Эксперимента, приведшего к катастрофе некогда великую державу. А под безобразными бетонными огрызками и проржавевшими пирамидками — мои современники.
Вот здесь, на холме над Змеиногорском, и упокоился опальный мастер, дабы навсегда «глядеть в очи Предвечного и прислушиваться к шелесту его одежд в облачных грядах».
То, что он оставил нам, своим слепо-немо-глухим чадам, — воистину «тленья убежит». Ибо как никто другой из русских писателей он еще в молодости бесстрашно глянул в глаза Смерти — и не отшатнулся.
Юрий Медведев
Альфред Хейдок
Из книги «Звезды Маньчжурии»
Три осечки
Мне безумно хотелось пить. Помню, что мучительная жажда натолкнула меня на мысль о существовании таинственного дьявола, специально приставленного ко мне, чтобы он пользовался малейшей моей оплошностью и причинял страдания… Чем же иначе объяснишь, что час тому назад, когда наш отряд проходил китайской деревушкой с отменным колодцем, — я не пополнил своей фляжки?
Но тогда я совершенно не ощущал жажды — она появилась спустя самое короткое время! А последний глоток теплой жидкости пробудил во мне яркую мечту о затемненных ручьях, с журчанием переливающихся по мшистым камням с дрожащими на них алмазными росинками, и о таких количествах влаги, по которым свободно мог бы плавать броненосец… И я всю ее выпил бы!..
Точно в таком же состоянии, надо полагать, находился Гржебин, правый от меня в стрелковой цепи: убедившись, что у приятелей тоже ни капли не раздобудешь, он пришел в дикую ярость и стал ожесточенно стрелять по невидимому неприятелю, залегшему точно в куче опенков, меж пристроек древней кумирни 9 . Последняя всем своим до крайности мирным видом — с купами тополей и низкими башенками, так наивно и просто глядевшими на нас, — являла собою как бы воплощение горестного недоумения по поводу тарарама, какой мы тут подняли.
9
Культовое сооружение.