Замок в Испании

Фарр Каролина

— Тогда почему меня притащили сюда? И почему нас до сих пор держат взаперти? И почему?..

— Пожалуйста, Анджела, — перебила ее я. — Давай послушаем. Если это Рамон…

— Если это Рамон, не думай, что я утаю от него, что по твоей милости Десмонд и Лука притащили меня сюда. Уже одно это станет свидетельством того, что ты выдала Рамона Десмонду. Что ты сказала Десмонду, будто он пытался…

Машина приблизилась — это была не «Долорес». Она издавала более глубокий, мощный шум и приближалась слишком быстро.

— Нет, — сказала

я. — Это не Рамон. Потому что это не «Долорес». Разве что он раздобыл где-то другую машину.

Но мне не хотелось думать о такой возможности, слишком уж она была страшной.

— Может, это полиция, — с надеждой предположила Анджела, затем нахмурилась. — Если, как ты говоришь, Рамону удалось бежать от Десмонда и Луки…

— Я же сказала, эти Десмонд велел ему уехать. Он не убегал.

— Первое, что Рамон должен был сделать, — это связаться с полицией, — продолжала она, словно я ее и не перебивала.

— Это как раз последнее, что бы он сделал, — поправила я. — Полиция не приедет сюда, Анджела. Мне бы очень хотелось увидеть сейчас полицейских, но Рамон не приведет их. Они бы его арестовали. Думаю, что и Десмонд не осмелился бы послать за полицией. Он каким-то образом замешан в делах Рамона. Не спрашивай меня, насколько глубоко, я просто не знаю. Но замешан. Так что это никак не может быть полиция. Наверное, Десмонд возвращается. В записке, которую Лука оставил на подносе, он написал, что Десмонд вернется к ночи. Уже стемнело, и Десмонд вернулся.

— Десмонд? — воскликнула она, с испугом глядя на меня. — Ты действительно так думаешь?

— Лука так написал в записке, помнишь?

Я подошла к окну и выглянула: снаружи было темно, и тьма постепенно начинала заполнять комнату. Я содрогнулась и с виноватым видом отвернулась. Спорить бессмысленно, и не следовало мне пугать Анджелу подобным образом. И так мы обе слишком много пережили.

Было слышно, как на улице остановилась машина. Дверца захлопнулась, затем я услышала отдаленный звук шагов и низкий голос Десмонда, беседующего с Лукой. Я представила себе лицо Луки, эти темные, загадочные карие глаза, сосредоточенные на губах Десмонда. Лука, наверное, кивает и улыбается…

В кухне снова зазвенела посуда. Донеслось дребезжание подноса, затем тяжелые шаги. Похоже, нам несли поесть.

Первым вошел Лука с подносом в руках, Десмонд — следом. Я наблюдала за ним, пока он зажигал лампы. Я в смятении размышляла над тем, почему оба мужчины вошли в комнату. Лука поставил поднос на стол. Десмонд закрыл дверь и посмотрел на меня, словно ожидая, что я заговорю. Я попыталась, но слова словно застыли у меня в горле.

— Лука приготовил вам паэлью. Это ветчина, а в другом блюде омлеты.

Я посмотрела на Луку и попыталась сказать gracias, но не смогла издать ни звука, но Лука, по-видимому, прочел у меня по губам и улыбнулся, довольный.

— Мы решили, что с вами делать, — заявил Десмонд. — Это обрадовало Луку. Ты ему нравишься.

Анджела

с ужасом воззрилась на Луку, я понимала, что у нее в мыслях. Но улыбки и кивки Луки, похоже, были обращены ко мне, а не к Анджеле.

— Лука придумал имя для тебя, — тихо сказал Десмонд. — Он записал его мне сегодня утром. Он называет тебя мудрой и прелестной темненькой.

— Что… вы собираетесь сделать с нами? — вспыхнув, спросила я.

— Ты боишься меня? — тихо спросил он.

— Нет. — Я поколебалась. — То есть не совсем так, Десмонд. Я боюсь. Боюсь того, что чувство страха или верности своей семье может заставить тебя сделать. И Анджела тоже.

Он кивнул и, взглянув на мгновение на Анджелу, снова устремил взгляд на меня.

— Ты честна со мной, Лиза. Но ты вообще такая. Здесь, в Испании, мужчины порой совершают из чувства чести поступки, которые могут показаться жестокими. Соблюдать законы чести — обязанность как коллектива, так и отдельной личности. Возможно, все это порой сбивает нас с толку. Не знаю. Убить, защищая свою честь, вполне приемлемо. Это старый путь. Такова традиция. Но предстать перед судом как преступник, убийца, быть обвиненным публично в подобных преступлениях и наказанным по закону означает позор и бесчестье. Как для человека, так и для всей его семьи. Коллективно.

— О чем это вы говорите? — пронзительным, испуганным голосом спросила Анджела. — Что вы собираетесь с нами сделать? — Ее голос перешел в визг.

— Я покупаю у вас немного времени, Анджела. Время, необходимое моему брату Рамону, чтобы добраться до Франции. И единственный способ добиться этого, по-моему, подержать вас здесь в изоляции, пока Рамон не скроется от испанского правосудия. После этого мне уже будет все равно, что произойдет с Рамоном в дальнейшем. Я теперь понял, что, если такой человек, как Рамон, совершит убийство, ему уже нетрудно снова убить. Как он пытался убить Лизу и намеревался убить тебя.

— Нет! — пронзительно закричала Анджела. — Он пытался помочь нам бежать от тебя…

— Помочь бежать? — насмешливо бросил Десмонд. — Он хотел убрать вас с дороги, чтобы вы не могли свидетельствовать против него. Как ты думаешь, зачем он заманил вас в одну из темниц и запер там? И лгал вам, чтобы разделить вас и отвести по одной на край утеса?

— Нет! — снова закричала Анджела.

Десмонд удивленно посмотрел на меня:

— Разве ты не сказала ей?

— Она не верит мне, — ответила я. — И это можно понять. Я ушла с Районом, а вернулась с тобой…

Десмонд кивнул и медленно произнес:

— Рамон мой брат, Анджела. Изабелла была его женой, не моей. Он убил ее в Барселоне. Когда я говорил об этом с Лизой, вы обе решили, что я имею в виду себя. Но я не лгал. Я говорил чистую правду, по речь шла о Рамоне.

Анджела недоверчиво посмотрела на него:

— Если ты не убийца, то у тебя не было необходимости скрываться. Или приезжать сюда.