Замоскворечье
Шрифт:
Он, не оглядываясь, крикнул:
— Можете продолжать в том же духе. Пролетарский привет!
Вере показалось, что кто-то отплясывает чечетку. Это Колька бежал по лестнице.
Вот, собственно, все про Колькину любовь.
…Через полгода я и Колька ушли добровольцами на фронт. Мы попали в одну дивизию. Стали артиллеристами. Вместе писали письма домой. Правда, не очень часто, как в солдатской песне: «Пишет письма редко, но зато в газетах очень часто пишут про его дела. И о нем читая, гордостью согреты черные ресницы, серые глаза». Ресницы, конечно, не могут
— Помнишь? — спросил он.
— Ну, еще бы! А почему ты ей не пишешь?
— Да я пишу. Только не посылаю. Отдам все сразу. После войны.
В апреле сорок четвертого командир взвода Николай Воробьев погиб смертью храбрых в бою под Джанкоем. В этом бою я тоже был тяжело ранен. В дивизионном госпитале мне отдали планшетку Николая. В ней были циркуль, карта Джанкоя и письма к Вере. Но адреса ее я не знал.
Прошло много лет. Год назад я встретил в театре Веру и Сергея. Я слышал, что они поженились где-то в эвакуации и совсем недавно вернулись в Москву. Но встречаться нам не приходилось. Мы сели в буфете. Сергей заказал пиво. Выпили за встречу. За школьных друзей. Я смотрел на Веру и думал про Кольку.
«Ну, назови же. Вспомни!» — молча просил я ее.
— Говорят, Смоктуновский снимается в «Гамлете», — сказала Вера.
…Дома я достал старую планшетку и впервые прочитал Колькины письма. Их было много. Но теперь я решил оставить их у себя.
Уверен, что и Колька так же поступил бы на моем месте.
Я люблю слушать, как играет на гитаре в саду под липами мой сосед, десятиклассник Слава. Он хорошо играет. С душой.
И мне всегда вспоминается, как мы когда-то пели под гитару в этом же саду любимые песни.
Мы — это я и мои сверстники. Теперь нас осталось немного. А те, кто живет здесь, все заделались папами.
Папам же, как известно, петь песни во дворе под гитару не полагается. Не солидно.
Как-то я стал подпевать Славе. Но немедленно был вызван домой супругой. Она прищурила красивые синие глаза и нежно попросила:
— А ну-ка дыхни.
Я дыхнул, и она успокоилась.
Но случилось так, что недавно она сама во дворе пела песню. Вместе со мной.
К нам зашел старый друг Алексей.
— Пойдем во двор. Посидим. Вечер славный, — сказал он.
Мы вышли во двор. На лавочке сидели мальчишки. Они обсуждали игру нашей сборной в Чили. Ребята потеснились, и мы с Алексеем узнали такие подробности игры на первенство мира по футболу, которые знают только мальчишки из нашего двора. Больше никто.
Но я не познакомил еще вас с Алексеем. Он живет в нашем доме. Мы учились с ним в одной школе. У него была кличка: Алеха-пятый. Пятым его звали потому, что у нас было еще четыре Алешки. Он был младшим.
Алеха-пятый славился виртуозной игрой на гитаре и мог на руках обойти волейбольную площадку. Еще он здорово знал математику. Когда началась
Потом окончил институт. Теперь он доцент, Алексей Михайлович.
Когда обсуждение «большого футбола» закончилось, кто-то из мальчишек сказал:
— Дядя Леша, сыграйте нам на гитаре что-нибудь. Вы, говорят, законно играете.
— Давай, Алексей, тряхни сединой, — поддержал я пацана.
Алексей в меру поломался. Что, впрочем, свойственно многим знаменитостям. Потом сказал:
— Ладно, несите гитару.
Несколько мальчишек со всех ног помчались к нему домой. Когда принесли гитару, доцент Алеха-пятый сдвинул шляпу на затылок, взял несколько аккордов, хитро поглядел на меня и тихо запел:
Как много девушек хороших, Как много ласковых имен…Не знаю, как у других, но у меня с каждой полюбившейся песней связан какой-нибудь кусочек жизни. Алексей пел уже другую песню:
…Наши бедные желудки Были вечно голодны, И считали мы минутки, нутки, нутки До обеденной поры…Я поглядел на ребят. Они очень внимательно слушали. Но не подпевали. Они не знали эту песню. А мне вспомнился пионерский лагерь под Загорском. Костер. Печеная картошка. Старший пионервожатый весельчак Гриша. Он называл нас красными дьяволятами. А когда злился на нас, добавлял: «Чтоб я так жил, дьяволята!»
Нам нравилось быть красными дьяволятами. И мы любили Гришу. Как давно это было!
— Ты чего задумался? — спросил Алексей, когда песня кончилась. — Подтягивай. И он запел новую:
…В далекий край товарищ улетает, Родные ветры вслед за ним летят…Эту песню знали все. Запели хором. Правда, она не хоровая. Я напевал ее когда-то любимой девушке. Ее звали Наташа. Мы сидели в Александровском саду. Я сказал Наташе:
— Буду летчиком. Как Чкалов. Вот увидишь.
Она:
— Хорошо. Но убери руки.
— При чем тут руки? Недотрога. Когда я стану летчиком, ты тоже будешь ломаться?
— Когда станешь, тогда будет видно, — отвечала Наташа.
Где она теперь? Может быть, сама стала летчиком? Это вполне возможно. У нее был такой железный характер!
И видеть сны И зеленеть среди весны… —пели ребята.
— Дядя Леша, сыграйте фронтовые, — попросил подошедший Слава.
Алексей на секунду задумался, потом сказал:
— Колькина любимая:
…Вьется в тесной печурке огонь, На поленьях смола, как слеза…