Замурованные. Хроники Кремлевского централа
Шрифт:
– Дела у прокурора, у меня делишки, – грустно улыбнулся он, и хотя спросонья из-под моего натянутого сочувствия нагло лезло любопытство праздного зрителя, вежливо продолжил: – Все, закончили. Остались
Он умылся, переоделся, стал задумчиво листать телевизионную программу.
– Значит, через неделю будут показывать тебя по ящику, – резюмировал Лосев.
– Получается что так, – хата вдруг наполнилась чем-то невидимо тяжелым, гнетущим.
Я прильнул к решке: дождь бесшумно размывал летнее небо. Дождя здесь почти не слышно, нет ни карнизов, ни водостоков. Как там хорошо! Вид отсюда потрясающий. Прямо под окнами липы, в которых теряются колючие заборы. Чуть подальше стальной змеей выскальзывают трамвайные пути, а венчает всю эту запретную красоту далекий нимб высоток. Соседнее здание, почти вплотную примыкающее к изолятору, – тюремная психушка. Прямая насмешка судьбы: сидеть в тюрьме напротив дурдома.
Решка напоминала старую детскую игрушку-калейдоскоп: тряхнул – и
Пили чай, вспоминая о школе, учителях, одноклассниках. Хата ожила, уныние отступило. И снова сон. Укутываешь ноги в свитер, как в валенок, и пошел блуждать по закоулкам бессознательного.
По возвращении застал Алексея за готовкой. Он колдовал над рассольником. Все очень просто и, как говорит Алексей, пронзительно: кипятишь немного воды, затем льешь побольше огуречного рассола, варишь мелко порубленную морковку, лук-репку, кидаешь уже промытую от комбижира положняковую перловку, под конец завариваешь рубленую зелень и чеснок. Алексей добавляет еще немного растворимого картофельного пюре, чтобы гуще получилось варево. И обязательно в процессе кипячения добавляется натертый помидор.
Естественно, соль и масло растительное для усвояемости овощей. Высокая кулинария меркнет перед голодной пытливостью зэка, особенно после надоевшей сечки.
Конец ознакомительного фрагмента.