Замуж за бывшего
Шрифт:
Я хотел убить Рваного, когда он сказал, что Леня трахнул Лиссу.
– Если Лисска товар ее не трону, — хотя по сути мне было насрать. Главное чтобы жива. Стоп… В голове щелкает. — Какой Леня?
Меня как битой огрели.
«Лучший друг» оказался жив? Этот урод из-за которого я отсидел два года и избил Мелиссу?!
Дыхание сперло и я даже остановился, чтобы отдышаться. ну потому что… Пиздец.
"Я тебе не изменяла!"
Сука…. Я ведь знал, что не стала бы…. Но Леня так все описывал, словно знал, как
Мне нельзя убивать, но руки чешутся. найти. Разодрать глотку. Открутить голову и Лисске с извинениями подать. Сука!
– Что, — ржет рванный с тремя выбитыми зубами, весь в крови. — Ждешь встречи с лучшим другом?
– Ты бы так не радовался. Когда я его встречу, ты сдохнешь.
И я буду очень рад, когда мы, наконец, по-дружески обнимемся. Жаль, что это будет его последнее объятие.
Ну, а про Мелиссу.
Судя по бегающим глазками Рваный врал. Ну, или я очень хотел в это верить.
Ехали долго, иногда спали.
Я в мотеле, а этот урод, в отключке, в машине.
Когда добрались до места назначения склад был пустой.
Не успел?
Нашли парней со склада и они тут же попытались убежать, но меня их судьба и совесть не заботила, поэтому я просто дал денег и спросил на ломаном английском, что они знают.
А знали они, оказывается, много.
Приехала фура и очень дорогой бентли, из которого вышел надушенный пидорок в костюме тройке. Стал смотреть, как часть груза, почему-то наполовину распакованного (здесь я не понял) стали сгружать в другую машину, а потом очередь дошла до рыжей девахи и детей, что к ней прижимались.
Здесь я стал слушать в разы внимательнее.
Про то, как Мелисса вскинулась, устроила истерику и начала что-то орать на смеси русского и английского. Какого-то Никиту звала. И Юру.
— Дальше-то что? — спросил я, чувствуя, как дрожит тело. Что за Никита? — Где она.
— Ну так, по голове ей дали, чтобы не орала. Сначала хотели в салон положить, но пидорок нос зажал, ну запашок тот еще был, и указал на багажник.
Посмотрел бы я на вас, если вы бы ехали в тех условиях.
О подобной перевозке я узнал лет в двенадцать. Меня и нескольких детей привезли на какой-то склад в лесу, судя по запаху и держали там почти два дня, изредка кормив.
Я умудрился достать у одно из пояса пальцами пистолет и пристрелить сначала одного «воспитателя», потом другого.
Андронов тогда, как раз вернулся на склад и лишь задумчиво посмотрев на трупы, приказал меня вернуть в детский дом.
Пидорок. И зачем пидорку в Англии могла понадобиться Лисса?
А главное, почему именно таким макаром? В дерьме? Бывший муж?
— Серый, — набрал я знакомый номер, сев в машину. — А пробей мне адрес бывшего
— Зачем? — удивился Серый.
— Да похоже, что он ее себе обратно решил забрать.
— Ого, а как ты. В общем ладно. Тут еще Андронов своего Никифорова стал пихать активнее.
— Да пусть хоть в жопу пихаться начнут. Сначала Мелисса. Всё, жду адрес.
Я отключился, и немного погодя отвез Рваного в ближайший Скотланд Ярд и написал заявление об изнасиловании.
— Вас изнасиловали? — с сомнением спросил полицай, рассматривая мою внушительную фигуру.
— Конечно, могу разорванное очко показать.
— Нет, Нет. — принялся что-то строчить щуплый парень. — Заявление мы принимаем, задержанный будет осужден и депортирован на родину.
И вот там-то в тюрьме за изнасилование мужика, Рванного ждет настоящий пиздец. Я бы и сам убил. Но на душе и так достаточно грехов.
Глава 60
*** Мелисса ***
Долго пыталась прийти в себя.
Плыла на волнах сознания, и когда туман немного рассеялся, начала выть в голос, сжимать зубами подушку, которая уже намочилась моими нескончаемыми слезами.
Никита.
Мой мальчик.
Мой милый, рыженький мальчик. Так вырос, столько пережил. Потому что я, наивная дура, верила, что все у него хорошо. Послушала его приемных родителей, не хотела беспокоить детскую психику.
Побеспокоили и без меня. Родители умерли, а некая Ольга из детдома, тему прошарила и деньги у меня клянчила, тогда, как сам Никита, ходил в обносках.
— Она фотографировала меня, — рассказывал он, прижимаясь к моему плечу. — Заставляла улыбаться возле нового велосипеда, а потом отнесла его обратно в магазин.
Он говорил, говорил. Про этот ужасный год в детском доме, про то, как понял, что приемный. По ямочке на подбородке, которая передается от отца к сыну. Я слушала, плакала и не могла насмотреться на родные, знакомые черты лица и ощущала, как ножом по сердцу, режет чувство вины.
Как я могла так опростоволоситься?
Как я могла не пожелать увидеть в живую своего сына? Неужели не считала себя достойно? Неужели годы в психической клинике истребили материнский инстинкт?
Как я могла обречь его на пребывание в детдоме. А теперь…. Где мы теперь?
И что делать?
Рядом с нами сидела и рассказывала свою историю девочка Алена, они с Никитой сдружились, когда жили в обветшалом приюте на окраине Москвы.
Она хрупкая, светленькая и такая невинная, как кукла с фарфоровым лицом и голубыми глазами. Красивая, несмотря на слой грязи на лице.
Неудивительно, что она приглянулась работорговцам.
Когда мы остановились, я пообещала себе, что на этот раз не выпущу из виду сына, не отдам его никому, вырву из лап уродов и работорговцев!