Замужем за Буддой

Хой Вэй

После того как я прочитала эти названия, на том конце провода воцарилась тишина. Затем, очевидно, после глубокого и основательного раздумья, отец со вздохом произнес:

— Если судить по этому списку, возможно, у твоей книги есть шанс произвести фурор, в Америке.

Право же, иногда мой отец бывает очень мил.

Когда я вышла из магазина, на улице уже стемнело. По дороге я взглянула на дисплей мобильника и обнаружила сообщение от Мудзу: «Сегодня задержусь на работе допоздна. Не хочешь зайти ко мне завтра? Не забудь захватить свой увлажняющий лосьон, крем для век и раствор для дезинфекции

контактных линз. Скучаю».

Завтра вечером? А у меня как раз лекция о Пекинской опере в университете. Приехал певец из Пекина, который сначала прочтет лекцию, а затем исполнит несколько арий. Спустя несколько дней он даст концерт в Линкольн-центре^{57}.

Я позвонила Мудзу на сотовый, но никто не ответил, и меня перевели в режим голосовой почты. Я оставила сообщение, что завтрашний вечер мне подходит, но что я буду поздно.

Когда раздался звонок мобильного телефона, я подумала, что это Мудзу. Но звонила Сиэр.

— Привет, дорогая! — сказала я, взглянув на часы. В Шанхае было шесть часов утра, рановато для телефонных звонков.

— Как поживаешь? — слышно было неважно.

По шуму в трубке я поняла, что Сиэр звонит из ночного клуба.

— Чем занимаешься? Можешь разговаривать? — спросила она, хихикая. Судя по голосу, она изрядно выпила.

— Ну конечно. Ты где?

— Я у «Манди», — ответила Сиэр.

Это был одиозный клуб в полуподвале, на весь Шанхай славившийся крутой и оглушительной музыкой, дешевым алкоголем и циничными завсегдатаями. Посетители обычно съезжались туда не раньше трех часов утра, а к пяти или шести там уже было полным-полно народу. К десяти самых выносливых, тех, кому удалось дотянуть до такого позднего часа, начинали выпроваживать. Они, пошатываясь, с неохотой вылезали на белый свет и разбредались в разные стороны, исчезая, как лопающиеся мыльные пузыри.

— Ты что, всю ночь не ложилась? — страшно удивившись, спросила я.

Сиэр всегда спала не меньше десяти часов в сутки. По ее убеждению, сон помогал сохранить красоту. Он был для нее чем-то вроде религии.

— Мне не спится, — проговорила она неожиданно плаксивым тоном, и в трубке послышались всхлипывания.

— Да что случилось-то? — спросила я, теряясь в догадках. Я заткнула второе ухо пальцем — мимо с воем сирен промчалась полицейская машина.

— Меня никто не любит, — она еще раз всхлипнула и горько вздохнула.

— Я тебя люблю, — выпалила я, перебив ее, словно боясь, что, не скажи я этого, она тут же бросится с моста в реку. Я никак не могла взять в толк, в какую передрягу она попала на этот раз.

— Фред меня совсем не любит, — и она снова зарыдала. — Он сказал, что сыт по горло моей поддельной женственностью, что ему до смерти надоело заниматься сексом в кромешной темноте, что он устал от… — дальше я ничего не могла разобрать.

— Фред просто придурок! — крикнула я.

Моя подруга безутешно плакала вдали. Казалось, ее пьяным слезам не будет конца. Внезапно я ощутила противный металлический привкус на кончике языка. Женщины, которые так убиваются из-за мужчин, похожи на самодельные бенгальские огни, вспыхивающие от спички и сгорающие синим пламенем. А Сиэр — это просто маленькая горстка пепла.

Я изо всех сил старалась

перебороть презрение, которое испытывала в тот момент, и настроить свою вконец расклеившуюся подругу на позитивный лад.

— Дорогая, — сказала я материнским тоном, — на Фреде свет клином не сошелся, в мире миллионы мужчин. Если он тебя не любит, это совсем не значит, что другим ты тоже безразлична.

Сиэр притихла.

— И честно говоря, когда у тебя есть постоянный парень, мало шансов познакомиться с кем-нибудь еще. Вот я встретила Мудзу, он почти идеален…

Она ничего не отвечала, и я поняла, что упоминать о моем друге в данных обстоятельствах было, мягко говоря, неуместно. Это вряд ли могло ее утешить.

— А помнишь того знаменитого прорицателя в Шанхае? — я, как утопающий, хваталась за соломинку. — Он предсказал нам обеим, что мы почти одновременно встретим мужчин своей судьбы, но на пути к счастью нам придется преодолеть серьезные преграды и перенести страдания!

Похоже, это подействовало. Она снова вздохнула и скорбно спросила:

— А долго еще страдать?

— Не переживай, ты уже накопила очень мощную положительную карму — жизнерадостно уверила я ее. А внутренний голос укорял: «Господи, ну что я несу!»

Однако мои слова возымели желаемое действие. В минуты слабости беседа о предсказателях и карме творит чудеса. Вроде от самого человека ничего не зависит, все дело в судьбе, которой нужно покориться.

Сиэр стало стыдно:

— Я пьяна, — сказала она смущенно. — На самом-то деле я с самого начала понимала, что Фред мне совсем не подходит, — она откашлялась. — Ты совершенно права. Пусть себе уходит, а я нового заведу. Можно подумать, в Шанхае мало мужчин, — добавила она чуть высокомерно и в то же время наивно. — Ведь прорицатель так и предсказал, мне на роду написано баснословно разбогатеть и жить с любимым человеком!

Подул холодный ветер. Из приоткрытой двери прачечной-автомата вытекал и стелился над мостовой поток раскаленного воздуха; от одного взгляда на него мне становилось тепло; а из-под крышек канализационных люков клубами валил густой горячий пар. Словно оживший кадр из старого кинофильма. Может, для Нью-Йорка в таком пейзаже и не было ничего необычного, но мне он казался очень поэтичным.

В небе над городом пролетел самолет, держа курс в неведомые дали.

Оказалось, что я бреду в сторону Чайнатауна, по направлению к улице Бауэри^{58}. Тамошние ресторанчики «Силинмэнь» славились рисовым отваром и отменной лапшой. По слухам, туда иногда наведывалась Йоко Оно^{59}. Я решила, что сегодня, пожалуй, поужинаю рисовым супом и консервированными яйцами.

Весь день меня неотступно преследовали воспоминания о Шанхае и оставшихся там друзьях. Ностальгия накатывала волнами, сердце щемило от тоски. И сейчас мне хотелось только одного — какой-нибудь традиционной и очень простой китайской еды.

12

Большой гурман и ценитель женщин

Стоит мне положить в рот кусочек гусиного паштета,

как перед глазами возникает туманный образ Марии.