Замужество Сильвии
Шрифт:
– Что же вы узнали?
– Что? Мой дядя написал, и Дуглас очень любезно ответил ему, что он прекрасно понимает мою тревогу, но что все в порядке, и мне нечего беспокоиться. Я никогда не думала, что стану рассказывать кому-нибудь об этом инциденте.
– Множество людей рассказывали мне подобные вещи, – ответила я, чтобы успокоить ее, затем после паузы добавила: – Но объясните мне, как вы могли связывать мысль об этой болезни с замужеством, не зная, в чем состоит суть брака?
Сильвия ответила, глядя на меня широко раскрытыми невинными глазами:
– Я понятия не имела о том, каким образом эта болезнь передается.
Меня снова поразила мысль о том, как ужасен этот предрассудок, называемый ложной стыдливостью. Разве можно представить себе что-либо губительнее запрета, налагаемого на подобные вопросы? Здесь ставится на карту все будущее: здоровье – умственное и физическое – и само существование нации. Какой злой враг мог внушить нам, что мы чувствовали себя преступниками, когда заговариваем на эту тему?
Наша близость все увеличивалась, и наконец настал день, когда Сильвия рассказала мне о своем замужестве. Она согласилась выйти за Дугласа, потому что потеряла Франка Ширли, и сердце ее было разбито. Она не представляла себе, что сможет когда-нибудь полюбить другого человека.
Не зная, что такое брак, она без большой борьбы подчинилась уговорам семьи, имея в виду лишь ее благо. Родные говорили ей, что любовь придет потом, а Дуглас умолял дать ему возможность заслужить эту любовь. Сильвия представила себе, сколько добра она сможет сделать на деньги мужа как для своих близких, так и для тех, кого она очень неопределенно называла «бедные». И вот теперь она все больше убеждалась, что способна сделать для них лишь очень немногое.
– Я не могу назвать своего мужа скупым, – сказала она. – Напротив, стоит мне только намекнуть ему, и я немедленно получаю все, что захочу. У меня есть дома в самых разнообразных углах Америки: он дал мне carte blanche открывать счета в любом городе обоих полушарий. Если кому-нибудь из моих родных нужны деньги, я получаю их без всяких затруднений. Но если я прошу у него деньги для личных расходов, то он сейчас же спрашивает, что я буду с ними делать, и тут я натыкаюсь на каменную стену его убеждений.
Вначале столкновение с этой стеной только изумляло и огорчало Сильвию. Но с помощью Веблена и моей особы она поняла, в чем дело. Дуглас ван Тьювер тратил деньги по определенной системе: траты, которые шли на поддержание его общественного положения или усиливали престиж, мощь и славу имени ван Тьювера, делались легко и охотно. Деньги же, истраченные на всякие другие цели, считались выброшенными на ветер, а к таким расходам относилось все то, что носило идейный характер. И когда глава дома узнавал, что деньги его выбрасываются зря, он бывал недоволен.
– Только выйдя за него замуж, я поняла, какую праздную жизнь он ведет, – рассказывала она. – У нас дома все мужчины несут какие-нибудь обязанности. Одни управляют своими плантациями, другие занимают выборные должности. Но Дуглас никогда не делает ничего такого, что можно было бы назвать полезным.
Его состояние было вложено в недвижимое имущество нью-йоркского городского управления, как объяснила мне Сильвия. Там у него была небольшая контора, которую обслуживала целая армия клерков и агентов. Этот аппарат создали и наладили его предки, и от них он по наследству перешел к Дугласу. Все его обязанности сводились к тому, чтобы заходить туда на часок-другой раз в неделю, когда он бывал в городе, или подписывать пачку документов,
Постепенно мне удалось благодаря Сильвии заглянуть в тот странный мир, где протекала ее жизнь. Муж ее, по-видимому, находил мало удовольствия в этом существовании.
– Он считает обязательным для себя делать все то, что принято делать в его кругу, – говорила Сильвия. – Он больше всего боится выделиться. Я указала ему, что поступая так, как принято поступать в его кругу, он больше обращает на себя внимания, но он ответил мне, что всем еще более бросится в глаза, если она станет поступать иначе.
Мне понадобилось немало времени, чтобы как следует познакомиться с Сильвией, потому что мир, в котором она жила, постоянно заявлял на нее претензии. Как только она сообщала мне по телефону, что у нее есть свободные полчаса, я тотчас же спешила к ней. Обычно я заставала ее за переодеванием, она отсылала свою горничную, и мы беседовали до тех пор, пока она не опаздывала на какой-нибудь званый обед или вечер. А это было далеко не безразлично, потому что кто-нибудь мог почувствовать себя обиженным. Она всегда была, что называется, на иголках из страха совершить какой-нибудь промах. Впечатление получалось такое, точно в светском кругу все только и следят друг за другом. Существовала целая, точно разработанная наука о том, как следует обходиться с людьми, с которыми приходится встречаться, чтобы они не почувствовали себя оскорбленными, или, наоборот, обиделись бы, смотря по обстоятельствам.
Чтобы наслаждаться подобной жизнью, необходимо было верить в то, что она имеет смысл. Дуглас ван Тьювер верил; это была его религия, единственная, которую он исповедовал. Как верующий он был безупречен, но церковь являлась для него частью общественной рутины. Он гордился Сильвией и, по-видимому, с удовольствием показывался с ней. И Сильвия покорно бывала с ним повсюду, потому что она была его женой, а жены светских людей только для этого и существуют.
Она старалась, как могла, быть счастливой и убеждала себя, что она в самом деле счастлива. Однако она сознавала, что женщина, которая счастлива по-настоящему, не станет убеждать себя в этом.
С ранней юности она познала опьянение успехом и насладилась им. Я живо припоминаю рассказы о том, как сильно действовало на нее сознание собственной прелести. Это было самое страшное искушение, какое только может испытывать женщина.
– Входя в блестящую залу, я чувствовала, как по толпе пробегает трепет восторга. Во мне пробуждалось вдруг сознание собственного физического совершенства, оно окружало меня, точно сияние. Я вздыхала всей грудью и чувствовала, как волна ликующей радости пробегает по моим жилам. Я говорила себе: «Ты победительница! Приказывай, повелевай. Чело твое украшает венец женственности и красоты. Ты всемогуща, и весь мир принадлежит тебе».