Замужняя невеста
Шрифт:
Их разговор прервало появление Разумовского, который вручил Соне какой-то свиток.
– Что это? – не сразу поняла она.
– Это поручение, которое ты мне дала, – сказал Леонид. – И я его выполнил.
Он развернул бумагу и показал Соне начерченный план дома.
– Какой ты умница! – обрадовалась она.
– Меня этому учили, – сухо проговорил он. – Больше у тебя не будет никаких заданий? Торопись, а то завтра я уезжаю.
– Ты уезжаешь? – недоуменно переспросила Соня. – Но куда?
– Искать
Он немного помолчал, ожидая, наверное, что Соня станет его отговаривать, и с усилием проговорил:
– Ты обещала дать мне денег. Поверь, я все верну.
– Я и не сомневаюсь.
Она была смущена, понимая, что вынудила его принять это решение. Но что поделаешь, если Соня больше не разделяла его чувств.
– Кстати, что я не начертил, так это амбар. И правильно сделал, потому что, как я понял, вы все равно будете его перестраивать.
– Не знаю, – пожала плечами она. – Все зависит от того, как быстро придут телеги с бревнами.
– С бревнами? Ты хочешь сказать, что из Франции везут сюда бревна? Но зачем? Барселона – порт, здесь можно было бы найти любые бревна, что обошлось бы тебе гораздо дешевле.
Соня осеклась: она так и не научилась хранить тайну. Еще немного, и она выложила бы Разумовскому, зачем сюда везут бревна. Потому она и поторопилась объяснить:
– Это бревна ценной породы. Мы хотим... перестроить первый этаж. К тому же кое-где прогнили потолочные балки... Я в этом не разбираюсь, но Жан говорит...
– Жан. Все время только о Жане и речь! Вначале я принял его за твоего возлюбленного, хотя он и в самом деле не приходит к тебе ночью... Но если это так, почему ты отвергаешь меня?
Он опять говорил с нею по-русски, совершенно игнорируя присутствие самого Шастейля. Если он и не знал русского языка, то уж упоминание его имени не мог не слышать.
– Жан, – обратилась к нему Соня, – отнеси, пожалуйста, оставшиеся приборы к Пабло. Скажи, я отобрала для себя сколько нужно, остальное пусть возьмет обратно. И попеняй ему на то, что слишком уж он нас балует. В самом деле, мы и сами можем купить себе все, что нужно.
Шастейль взял мешочек и молча вышел. А Соня укоризненно взглянула на Леонида. Впрочем, смотри не смотри, он будет привязываться к Жану во всякое время, потому что, видите ли, двум медведям тесно в одной берлоге! Какой медведь из бедного врача?
– Ты никак не можешь согласиться, что между нами больше нет тех чувств, которые заставляют мужчину и женщину рука об руку идти к алтарю! – сердито сказала она. Соне казалось, что он и сам должен все понимать, а не требовать от нее повторять прописные истины.
– Ну и что же, все равно нам было неплохо
– Я не стану тебя обманывать, неплохо. Но «неплохо» еще не значит «хорошо».
– Это просто игра слов.
– Леонид, скажи, чего ты от меня хочешь?
Он воровато оглянулся, словно кто-то стал бы их подслушивать, и схватил Соню за руки:
– Давай прогуляемся по твоему подворью.
– Но зачем...
– Я покажу тебе то, что на карту не занес.
– Мы могли бы потом...
– Потом меня здесь не будет. Завтра я уеду.
– Ну что ж. – Соня пожала плечами и пошла к двери.
На пути ей попалась Мари, будто невзначай выглянувшая из кухни, но Соня едва заметно покачала головой: мол, не стоит беспокоиться.
Он привел ее в амбар, где в углу еще высилась приличная груда соломы, а за деревянными перегородками кое-где виднелись остатки зерна, уже припорошенные пылью.
– Надо наводить здесь порядок.
– Обязательно наведем. Но не все сразу. Мы же только приехали... Жан говорит, что здесь можно построить конюшню.
– Он прав, здесь когда-то держали лошадь.
Леонид показал ей отсек несколько шире других, но при этом казалось, что его мысли далеко.
– Сонюшка, – его голос прервался, – с той нашей ночи...
– Это было утро.
– Не перебивай. Я просто не нахожу себе места. Одно твое слово, и я сломаю все преграды, отыщу живого или мертвого Потемкина, добьюсь развода... Мы сможем вернуться в Россию. Я брошусь в ноги государыне. Она простит, поймет, что мы не могли поступить иначе... Мы будем вместе, всю жизнь...
– Уверяю тебя, пока мне не до этого.
– Пожалуйста, – он незаметно подталкивал ее к груде соломы, – в последний раз. Не отталкивай меня.
Он шептал и шептал ей нежные слова, и дышал в шею, и целовал...
Потом Соня оправдывала себя тем, что ей стало жалко Леонида. Он был такой неприкаянный, такой несчастный...
«Или сумел прикинуться несчастным!» – сурово откликнулся внутренний голос, который рисовал ей сцену в амбаре без прикрас. И если бы кто-то нечаянно зашел сюда, то увидел бы княжну Астахову, раскинувшуюся на соломе...
Однако как он ее провел! Не смог прорваться ночью, поймал днем. А она тоже хороша, как будто не знала, что можно от него ожидать! Пошла как овечка на веревочке.
Одно успокаивает: кажется, никто этого не заметил. И второе: завтра Леонида здесь не будет!
Разумовский не спеша застегнулся, помог одеться ей и фамильярно похлопал по спине:
– Зря ты отказывалась пустить меня к себе сегодня ночью. Я бы мог доставить тебе еще немало удовольствий. Но если тебе больше нравится в конюшне...