Занавес приподнят
Шрифт:
Томов приподнялся, огляделся по сторонам, понял, где находится, и снова опустился на носилки. Ныло тело, горели раны, мучила жажда. Особенно донимали тревожные мысли: «Какой сегодня день? Где сейчас механик Илиеску? Что думают товарищи о моем аресте? Приняли ли меры предосторожности? Не считают ли, что я могу выдать? Должно быть, и мать скоро узнает обо всем. Наверное…»
В дверь постучали раз, другой и третий. Полицейский вскочил, заметался как угорелый, поправляя то френч, то ремень, то фуражку. Пришел сменщик фельдшера. Долго будили спящего. Гораздо быстрее соблюли формальности «сдачи и приема» дежурства. И только
Вступивший на дежурство фельдшер хихикнул, приоткрыл дверь и послал вдогонку приятелю слова, полные взаимности. Потом подошел к лежавшему с открытыми глазами арестанту, пинцетом приподнял с его лица влажную тряпку и с восторгом воскликнул:
— Мэ-эй! Вот так разукрасили! Под стать рождественской елке!
Стоявший рядом сутулый рябой полицейский громко икнул.
— По почерку видать, обработка господина подынспектора Стырчи!.. — показывая свою осведомленность, прогнусавил фельдшер. — Коммунист?
— Т-так точ… — с трудом вырвалось у полицейского, и, не договорив, он вновь икнул.
Очкастый фельдшер замахал рукой и поспешил за ширму. Вернувшись, он сунул под нос содрогавшемуся от икоты полицейскому тампон с нашатырем, многократно повторил эту процедуру, невзирая на фырканье, кашель, слезы и брань полицейского.
Потом он занялся арестованным: смазал марганцовкой раны, прижег крепким раствором йода кровоточащие места, а напоследок прослушал сердце и заключил:
— Этот выдержит еще не одну профилактику!..
Принесли завтрак: кружку чая, ломоть черного клейкого, как оконная замазка, хлеба и по случаю рождественского праздника кусок покрывшейся слизью брынзы.
Томов приподнялся, выпил чуть теплый, отдававший мешковиной и едва подслащенный сахарином чай. Есть не стал. Болели зубы, кровоточили десны, кружилась голова.
Около полудня заявился низенький подкомиссар в парадной форме с покрытым позолотой аксельбантом. Томов уже знал, что имя его Стырча. Обменявшись с фельдшером рождественскими поздравлениями, Стырча, как гиена, выследившая добычу, устремился к Томову, внимательно разглядел результаты своей «работы» и с ехидной улыбкой спросил:
— Так как? Рождественский дед образумил тебя?
Томов смотрел в потолок и молчал.
— Я спрашиваю, говорить правду будешь? — повысив голос, произнес Стырча.
— Все сказал, — ответил Томов, продолжая смотреть в одну точку. — Вы обещали мне деньги. Где они?
— Заткнись! — рявкнул подкомиссар.
— Только обещаете! — невозмутимо повторил Томов, хотя каждое слово стоило ему немалых усилий.
Стырча впал в истерику:
— Я тебе дам деньги, бестия гуманная! Я тебе покажу, как прикидываться дурачком! Ты заговоришь у меня…
Изрыгая ругательства и угрозы, Стырча вышел: ему пора было заступать на дежурство.
Весь остаток дня Томова никто не тревожил. Это позволило ему немного прийти в себя. После обеда он почувствовал себя даже несколько окрепнувшим. Лишь под вечер, когда ему уже казалось, что день благополучно
Опять тот же кабинет, та же табуретка для допрашиваемого. Илье все здесь было знакомо: и мебель, и пол, на котором валялся, когда его истязали, и рожа подкомиссара, и резиновая дубинка, и портрет короля, ревностные служители которого учиняли здесь расправу над «верноподданными его величества», и… О, нет! Это что-то новое… На стене, рядом с портретом всемогущего монарха, появился огромный многокрасочный плакат.
Томов приоткрыл рот и, покачивая головой, стал нарочито внимательно рассматривать плакат. В верхней его части большими буквами было написано «БОЛЬШЕВИЗМ». Ниже художник изобразил тяжелое артиллерийское орудие с впряженными в него женщинами. Все они растрепанные, с грудными детьми на руках и с выражением ужаса на лицах. Их подгоняют длинными плетьми гарцующие на конях усатые казаки в черных папахах с красными донышками. С головы до ног они обвешаны портупеями, карабинами и пистолетами в деревянных кобурах, в зубах у некоторых — окровавленные кинжалы. Сбоку, во всю высоту плаката, в белом саване скелет человека с огромной косой, на лезвии которой выведено кровоточащими буквами «КОММУНИЗМ». Ниже — кладбище с уходящими в бесконечную даль перекосившимися крестами.
«Ну и ну-у… — подумал Илья, вглядываясь в изможденные лица женщин. — Хотят запугать народ!.. Но просчитаются. Румынские труженицы — работницы и крестьянки, а бессарабки тем более с полным основанием скажут, что это именно их тяжкая доля изображена на плакате…»
Томов вспомнил жизнерадостных советских летчиков и парашютисток, которые два года назад участвовали в празднике авиации на бухарестском аэродроме Бэняса. Перед его мысленным взором предстала парашютистка с переливающимися золотом волосами, белыми зубами, голубыми ясными глазами.
Илья отвернулся от плаката, посмотрел на низенького и по его взгляду понял, что все это время подкомиссар следил за ним.
— Хочешь, чтобы и в нашей стране так было? — кивнув на плакат, сказал Стырча и, не дождавшись ответа, продолжал, ехидно улыбаясь: — Нет! Это вам не удастся. Заверяю. Всех уничтожим, прежде чем занесете над нами вон ту косу! Слышишь, бестия большевистская?!
Томов собрался с силами и смело, с явной ненавистью посмотрел на подкомиссара.
Жест молчаливого протеста вывел из равновесия низкорослого и узкоплечего человека, облеченного неограниченными правами, человека с желтыми зубами и вечно искривленным от злости ртом. Человек этот сорвался с места, подскочил к арестованному, схватил его за голову и резко повернул к плакату:
— Нет, ты смотри! Смотри! Вот оно — дело твоих соотечественников, бессарабская бестия!
Стырчу охватил очередной приступ звериной злобы. Одно за другим извлекал он из своего полицейского арсенала специфические выражения, сопровождая их виртуозной бранью.
Брань Стырчи была прервана приходом долговязого комиссара. Он тоже дежурил и по случаю рождества также был облачен в парадную форму с широким позолоченным аксельбантом, свисавшим с эполет.
— А ты, Томоф, опять не соизволишь встать, когда начальство входит? Нехорошо, парень, не годится так… Или тебя не учили этому? В какой гимназии ты учился?