Занимательные истории, новеллы и фаблио
Шрифт:
На следующий день мой старший брат спросил, почему я позволяю себе выходить одна столько раз в неделю и в такие часы.
«Я провожу вечера у тетушки», – ответила я ему.
«Неправда, Эмилия, вот уже месяц, как вы у нее не показывались».
«Ну хорошо, дорогой брат, – согласилась я, дрожа, – я во всем сознаюсь: одна моя приятельница, вы с ней хорошо знакомы, – госпожа де Сен-Клер любезно приглашает меня три раза в неделю в свою ложу в Комеди Франсез; я не решалась ничего говорить вам, боясь, что отец этого не одобрит, однако тетушка прекрасно обо всем осведомлена».
«Если вы посещаете спектакли, – возразил брат, – то сказали бы мне об этом, и я мог бы вас туда сопровождать, все бы упростилось... но ходить
«Оставим ее, друг мой, – вмешался другой брат, подошедший во время нашего разговора, – мадемуазель развлекается, не стоит ее беспокоить... она подыскивает мужа, и, конечно, претенденты налетят толпой, видя такое поведение...»
И оба повернулись ко мне спиной. Эта беседа насторожила меня. Однако старший брат, казалось, поверил в историю с ложей; я подумала, что сумела его обмануть и он удовольствуется моими объяснениями. Впрочем, что бы ни сделали мои братья, разве что заперли бы меня, – ничто на свете не в силах было помешать мне пойти на предстоящее свидание. Мне было чрезвычайно важно объясниться с возлюбленным, и ничто на свете не могло лишить меня этой возможности.
Что касается отца, то он не менялся, по-прежнему боготворил меня, не подозревал ни об одной моей провинности и никогда и ни в чем меня не стеснял. Жестоко обманывать таких родителей: возникающие угрызения совести отравляют удовольствия, купленные ценой предательства! Сумеет ли печальный пример моей непреодолимой страсти уберечь от моих ошибок тех, кто окажется в сходном положении? Смогут ли горести, какими я расплатилась за свои преступные наслаждения, остановить у края пропасти тех, кто когда-нибудь узнает мою прискорбную историю?
Но вот настает роковой день. Как обычно, беру с собой Жюли, ухожу украдкой, оставляю ее у тетушки и быстро доезжаю на фиакре до дома Берсей. Вхожу... Тишина и темнота, царящие там, сначала изумляют и пугают меня. Не встречаю ни одного знакомого лица; появляется только какая-то старуха – я никогда не видела ее прежде, но, к несчастью своему, вскоре буду видеть слишком часто, – она предлагает мне подождать в той комнате, где я нахожусь, называет имя господина де ***, добавляя, что он придет с минуты на минуту. Ледяной холод охватывает меня – я падаю в кресло, не в силах произнести ни слова. И вдруг появляются оба моих брата с пистолетами в руках.
«Презренная, – кричит старший, – так вот как ты нас бесчестишь! Окажешь малейшее сопротивление, издашь хоть один звук – и ты погибла. Следуй за нами: мы покажем тебе, как одновременно предавать и семью, которую ты покрываешь позором, и любовника, которому ты отдавалась».
При последних словах сознание окончательно покинуло меня, и я очнулась лишь в карете, которая ехала, как мне казалось, очень быстро; я была зажата между моими братьями и упомянутой старухой; мои ноги были связаны, а руки стянуты платком. До сих пор я не могла даже плакать; теперь слезы потоком хлынули из моих глаз, и я провела целый час в состоянии, способном, при всей моей виновности, разжалобить кого угодно, но только не двух палачей, от которых я зависела. По дороге они не заговаривали со мной, и я, погрузившись в свою скорбь, не нарушала их молчания. Наконец на следующий день в одиннадцать утра мы прибыли в замок, расположенный в глубине леса, между Куси и Нуайоном, и принадлежащий моему старшему брату. Карета въехала во двор; мне приказали в ней оставаться до тех пор, пока лошади и слуги не будут удалены. Затем старший брат подошел к экипажу. «Следуйте за мной», – грубо бросил он, развязав меня... Я подчинилась с содроганием... Господи, каков был мой ужас, когда я увидела страшное место, призванное служить мне пристанищем! С низким потолком, мрачная, сырая и темная комната, обнесенная со всех сторон решетками. Свет в нее проникал из одного лишь окошка, выходящего на широкий ров, наполненный водой.
«Вот
С этими словами безжалостные братья велят женщинам схватить меня, – о мерзавцы, простите за это выражение, сударь! – приказывают им пустить мне кровь из обеих рук и продолжают эту страшную процедуру, пока не убеждаются, что я лишилась чувств... Придя в себя, я стала свидетелем того, как они радуются своей жестокости. Словно желая нанести мне все удары сразу и словно упиваясь тем, что рвут на части мое сердце, в те минуты, когда проливалась моя кровь, старший вытащил из кармана письмо и, поднеся его к моим глазам, предложил мне: «Читайте, мадемуазель, читайте и тогда узнаете того, кому вы обязаны своими бедами...»
Я, дрожа, с трудом едва различаю эти роковые знаки: о великий Боже... это писал мой возлюбленный, это он предал меня! Вот что содержало это страшное письмо; слова его кровавыми ранами запечатлены в моем сердце:
«Я совершил безумство, полюбив Вашу сестру, милостивый государь, и опрометчивый шаг, обесчестив ее. Я желал все исправить. Снедаемый раскаянием, я собирался упасть к ногам Вашего отца, признать себя виновным и попросить руки его дочери. Я был уверен в согласии моего отца и был готов отдать себя в Ваше распоряжение. В миг, когда я принимал эти решения, своими глазами, собственными глазами я увидел, что имею дело с женщиной легкого поведения, которая, прикрываясь свиданиями, на которые она являлась якобы с честными и чистыми намерениями, осмеливалась в то же время утолять отвратительные желания грязного распутника. Так что, милостивый государь, не ждите от меня никакого удовлетворения: я Вам больше ничего не должен, ничего не могу предложить Вам, кроме отказа от обязательств, а ей – кроме неизменной ненависти и глубокого презрения. Посылаю Вам адрес дома, куда сестра Ваша отправлялась распутничать, дабы Вы, милостивый государь, смогли удостовериться в истинности моих утверждений».
Едва кончив читать эти зловещие слова, я пришла в ужас...
«Нет! – причитая, рвала я на себе волосы. – Нет, жестокий, ты никогда меня не любил! Если бы хоть намек на чувство согревал твое сердце, разве ты вынес бы свой приговор, не выслушав меня, разве мог бы предположить меня виновной в таком преступлении, зная, что я обожаю лишь тебя одного?.. Коварный, это твоя рука толкнула и низвергла меня в лапы палачей, желающих отнимать у меня жизнь день за днем, понемногу... И умираю, не оправданная тобой... умираю, презираемая тем единственным, кого я люблю. Я не оскорбила его умышленно, а была лишь обманутой жертвой... О нет, нет, это слишком бесчеловечно, я этого не вынесу!»
В слезах я бросилась к стопам моих братьев, умоляла их прислушаться ко мне или прекратить брать мою кровь по капле, а лучше убить меня сразу.
Они согласились выслушать меня; я рассказала им свою историю; однако они не отказались от своего стремления погубить меня, не поверили мне и стали обходиться со мной еще хуже, чем прежде: осыпав меня градом ругательств и наказав двум женщинам строго-настрого исполнять их распоряжения под страхом смерти; они покинули меня, холодно заверив, что надеются больше никогда не встретиться со мной.