Занимательные истории
Шрифт:
Из историй, посвященных Ришелье и Людовику XIII, вырисовывается сложная картина взаимоотношений членов королевской семьи, принцев крови, их соперничества, их борьбы, в которую различными путями оказываются втянутыми множество разных людей, чья судьба, а порой и сама жизнь зависит от перипетий и случайностей этой борьбы.
Истории этих судеб, иногда подробно рассказанные Таллеманом, как например трагическая история фаворита Людовика XIII — Сен-Мара, иногда только вскользь упомянутые, помогают ощутить ту особую атмосферу французского двора, с ее политическими интригами, тайными сговорами, секретными поручениями и любовными свиданиями, которая знакома нам по «Трем мушкетерам» Дюма, по «Сен-Мару» Виньи, по «Марион де Лорм» В. Гюго. Их авторы, обращаясь к этим драматическим и ярким страницам французской истории, по-своему осмысляли и освещали ее события — применительно к тем задачам, которые диктовала каждому из них собственная эпоха. Стремясь, в соответствии с принципами романтизма, воспроизвести «местный колорит» изображаемой эпохи, они создали несколько опоэтизированную картину жизни французского двора, во многом определившую те представления, которые вот уже почти полтора столетия живут в сознании широкого читателя. «Занимательные истории» Таллемана де
Наряду с жизнью двора, которую Таллеман сам не наблюдал и описывал, основываясь на собранных им материалах, в его книге нашла свое отражение и жизнь современного ему Парижа, очевидцем которой он был сам. В историях, посвященных отдельным своим современникам, он нарисовал множество различных людей, характерных для своей эпохи и в какой-то мере определивших ее облик.
Таллеман де Рео наблюдал нравы французского общества в такой период его истории, когда для буржуазии характерно было отчуждение от народа и тяга к дворянству. Аренда земель, покупка должностей, назначение пенсий за интеллектуальный труд, выгодный брак — все это давало буржуа возможность рано или поздно получить право на дворянский титул, и буржуазия широко и охотно пользовалась этим правом. Проблема взаимоотношений обоих сословий несомненно стоит в центре внимания Таллемана де Рео, и оценка человеческих качеств чаще всего дается им применительно именно к этой проблеме. Самый факт принадлежности к дворянству или буржуазии еще ничего не определяет в его симпатиях или антипатиях. Но он всегда точно обозначает, является ли человек потомственным дворянином или выходцем из буржуазных кругов. Разумеется, он не склонен осуждать буржуа, добившегося дворянских привилегий и тем самым обеспечившего себе и своим детям положение в обществе. Но если он лишь язвительно подсмеивается над дворянами, кичащимися своим высоким родом, над теми, кто «презирает всех остальных людей на земле», то с нескрываемым сарказмом относится он к буржуа, стыдящимся своего происхождения, прообразам будущего мольеровского господина Журдена. В его книге нередко возникают фигуры подобных мещан во дворянстве — так, мимоходом упомянет он о каком-нибудь аббате, «корчившем из себя знатную особу и бывшем всего-навсего сыном провинциального шапочника». Пересказывая слух о том, будто сын историка де Ту гордился своим происхождением от графов де Ту, Таллеман язвительно замечает, что этим графам следовало бы гордиться тем, что они «принадлежат к семье, снискавшей себе известность высокими постами и прославленными сочинениями. Ежели покопаться, то можно было бы обнаружить, что происходят они не бог весть от кого: насколько я слышал, от крестьянина из Атиса».
В отдельных случаях у Таллемана явственно прорывается своеобразная гордость буржуа, чувство своего «третьесословного» достоинства. Так, описывая, как поэт Вуатюр, который, будучи по происхождению сыном виноторговца, не только этого не стыдился, но и всячески эпатировал своей невоспитанностью изысканных посетителей салона маркизы де Рамбуйе, однажды в присутствии принцессы де Конде снял с себя промокшую обувь, Таллеман заканчивает этот эпизод характерной фразой: «Но, право же, такое поведение — единственный способ заставить именитых господ считаться с тобой».
Ряд «historiettes» Таллемана де Рео посвящен деятелям литературы, и главным образом тем из них, которые в пору его работы над книгой успели завоевать прочную литературную репутацию или уже сошли со сцены, как например Малерб, которому Таллеман посвятил одну из самых обширных своих «historiettes», широко использовав в ней «Memoire sur Malherbe» Ракана и уже собранные Конраром материалы об этом поэте. Таллеман нарисовал целую серию портретов современных ему поэтов и литературных деятелей — Вуатюра, Шаплена, Менажа, первого секретаря незадолго до того основанной Академии Конрара и других. Некоторые из этих имен в наши дни утратили свое значение, но рассказы об этих литераторах, их взаимоотношениях, их дружбе и вражде, их соперничестве, интригах, об их меценатах, их окружении живо воссоздают атмосферу той интенсивной литературной жизни Франции середины XVII в., очевидцем которой был Таллеман. Таллемана они прежде всего интересуют как человеческие характеры, как «герои» разного рода забавных историй и анекдотов — такие колоритные фигуры, как баловень салона маркизы де Рамбуйе Вуатюр, с его несносным характером, или рассеянный чудак Ракан, служившие в свое время предметом всяких толков и сплетен, представляли собой в этом отношении весьма благодарный материал. Однако в этих забавных историях и анекдотах рассеяно множество мелких, но чрезвычайно колоритных фактов и отдельных черточек, за которыми иной раз встает реальная действительность эпохи. Особый интерес они представляют для историков литературы. Отдельные вскользь упомянутые эпизоды иной раз могут оказаться убедительным аргументом при определении некоторых спорных фактов литературной и театральной жизни того времени. Именно благодаря свидетельству Таллемана удалось точно установить, что трагедия Сирано де Бержерака «Смерть Агриппины» действительно была в 1654 г. представлена на сцене. Вообще в книге Таллемана содержится немало ценного материала для историков французской литературы XVII в. Так, английский исследователь Спинк [17] первым обратил внимание на записанные Таллеманом на полях рукописи «богохульные» слова некоего математика, который, лежа на смертном одре, заявляет пришедшему исповедовать его священнику: «Я верую только в то, что дважды два — четыре, а четыре да четыре — восемь». В комедии Мольера «Дон Жуан» (1665) главный герой ее дословно повторяет эту фразу Сганарелю.
17
Spink J. S. French Free-Thought from Gassendi to Voltaire. Univ. of London. 1960, стр. 27.
Сент-Бёв в подзаголовке уже упоминавшейся статьи назвал Таллемана «злоязычным буржуа» («le medisant bourgeois»), противопоставляя его «злоязычному дворянину» («le medisant de qualite») Бюсси-Рабютену, автору «Любовной истории галлов», скандальной
С особым вниманием и интересом относится Таллеман де Рео к вольнодумцам. Его явно привлекало религиозное вольномыслие. Правда, к вольнодумию аристократического толка, служившему прикрытием разнузданных нравов, он относится с откровенным недоброжелательством и явно осуждает «либертенов» типа герцога Орлеанского и его приближенных. В своих «Занимательных историях» он нарисовал целую галерею портретов вольнодумцев различного толка и разного общественного положения, охотно воспроизводя их шутки и остроты, высмеивающие не только церковников, но и сами христианские догмы.
Этот интерес к теме вольнодумства, это широкое использование «богохульных» анекдотов несомненно связывает «Занимательные истории» Таллемана де Рео с раблезианской традицией французской литературы. Именно с этой традицией связан и язык Таллемана, его полунасмешливая интонация, его тяготение к просторечию и грубым выражениям, называющим вещи своими именами.
В XVII в. имя Рабле во Франции отнюдь не утратило своей популярности. Его роман «Гаргантюа и Пантагрюэль» много раз переиздавался. На Рабле ссылались, его цитировали. Имя его упоминается в комедиях Мольера «Скупой» и «Школа жен». Творчество Рабле, отпугивавшее своей грубостью изысканных блюстителей вкуса в аристократических салонах, оказывало глубокое влияние в первую очередь на те жанры французской литературы, которые не подвластны были никаким канонам и правилам, в частности на так называемый буржуазный бытовой роман.
Таллеман нигде не пишет о своем отношении к Рабле как к писателю, и, разумеется, нельзя делать выводов о каком-либо прямом влиянии на основании двух или трех упоминаний его имени в «Занимательных историях». Во всяком случае, Таллеман с явным удовольствием пересказывает анекдот, в котором автор «Гаргантюа и Пантагрюэля» оказывается хитрее кардинала дю Белле, и охотно воспроизводит его весьма вольную шутку насчет целования папской туфли.
В книге американского ученого Уортли приводится очень интересный анализ стилистических особенностей «Занимательных историй», позволяющий проследить связь Таллемана де Рео со стилистикой Рабле и французской литературы XVI в. На примере отдельных образов, метафор, сравнений, встречающихся у Таллемана, Уортли убедительно показывает, что последний временами выступает как своеобразное «стилистическое эхо» Рабле. Но даже независимо от этих установленных Уортли случаев прямого совпадения стилистических средств влияние стилистики Рабле на «Занимательные истории» совершенно очевидно. Возможно, что это влияние было воспринято Таллеманом в какой-то мере опосредствованно, через современный ему буржуазный бытовой роман, в частности роман Шарля Сореля, с которым у Таллемана есть немало общего — прежде всего в манере письма. Как и Таллеману, Сорелю свойственны богатство словаря, большой стилистический диапазон, тяготение к просторечию, смелость выражений — т. е. все те черты, которые были привнесены во французскую литературу романом Рабле.
В своем романе «Правдивая комическая история Франсьона», вышедшем впервые в 1623 г. и на протяжении XVII в. неоднократно переиздававшемся под разными псевдонимами, Сорель стремился нарисовать широкую картину жизни французского общества и отобразить различные его слои. И самый этот замысел, и тяготение к изображению реальной жизни, включая самые отталкивающие ее подробности, несомненно сближают роман Сореля с «Занимательными историями».
Можно также говорить о несомненной связи «Занимательных историй» с традициями сатирической поэзии первых десятилетий XVII в., вновь обретшей свою силу после окончания религиозных войн и выражавшей протест как против проповедуемого церковью аскетизма, так и против неоплатонизма, процветавшего в салонах. В первую очередь здесь следует назвать имя Матюрена Ренье — поэта, сыгравшего значительную роль в становлении классической сатиры второй половины XVII в. Поэзия Ренье, на «кабацкую дерзость» которой сетовал Буало, выражая пожелания, чтобы поэт «не так бы часто муз водил в публичный дом», с ее красочным, грубоватым, подчеркнуто нелитературным языком, перекликается со многими страницами «Занимательных историй» и несомненно родственна натуралистической манере письма Таллемана.
Наконец, следует сказать также и о том, что своим интересом к человеческому характеру, своим умением увидеть во внешнем проявлении внутреннюю сущность человека и той неоднозначностью характеристик, которая свойственна иным его портретам, Таллеман в какой-то мере уже соприкасается с проблемой изображения противоречий внутреннего мира человека, оказывающейся в середине XVII в. в центре внимания Паскаля, Ларошфуко, а позднее Лабрюйера.
«Занимательные истории» Таллемана де Рео являются ценным историческим источником, который не может обойти ни один ученый, занимающийся французской историей и литературой XVII в.; недаром в знаменитом французском словаре «Большой Ларусс» ссылки на Таллемана встречаются почти в каждой статье, касающейся этой эпохи.