Заново рожденная. Дневники и записные книжки 1947-1963.
Шрифт:
[Альтернативная версия решения у ехать]
«Мартин, милый, – сказала Ли однажды, входя к нему кабинет, – я хочу уехать на время». На Мартине был банный халат, накинутый на майку, и мятые штаны хлопчатобумажной ткани.
«Уехать куда?» – спросил он, отставив с колен пишущую машинку.
«Ну, отправиться путешествовать – путешествовать по Европе».
«Однако,
«Не могу я ждать! – вскричала она. – Вечно в следующем году, все в следующем году, а в результате ничего не происходит. А мы отсиживаем задницу в этой крысиной норе и становимся почтенными гражданами с отвислым брюхом». – Она замолчала, осознав, что имела в виду не «нас» и что этот выпад был абсолютно ничем не спровоцирован.
Она была беспокойной, нежной, слезливой девушкой, когда вышла за него замуж; теперь она была своенравной, слабой, выплакавшей все слезы женщиной, полной преждевременной горечи… как Мартин зависел от нее в своей работе…
[Возвращение к первой версии]
В Нью-Йорке она знала нескольких людей – издателей, университетских преподавателей, общих с Мартином знакомых, но ей вовсе не хотелось видеть их теперь, когда она была одна, так что, приехав в город, она никому об этом не сообщила, и никто не пришел провожать ее на корабль. Однако проснулась она поздно и чуть не проспала назначенное на 11 утра отплытие.
[Альтернативная версия отъезда]
…Она испытывала дикое желание ехать в Европу, и все европейские мифы эхом отзывались в ее голове. Растленная Европа, усталая Европа, безнравственная Европа. Та, что ощущала себя не по годам развитой в двадцать четыре года, теперь чувствовала свою тяжеловесную невинность и хотела, чтобы невинность ее похитили.
Я жила в грезе невинности, шептала она, с палубы корабля, из ночи в ночь окидывая взглядом морщинистый, испещренный лунными бликами океан.
Моя невинность вызывает у меня рыдания.
Я – пациент, говорит она. Я врач и пациент одновременно. Но в качестве лекарства я прописываю себе не самопознание. Не станем обманываться, я стремлюсь к максимуму самопознания, но не в нем моя цель. Силы, силы я ищу. Силы не чтобы вынести – такая сила у меня есть, и она сделала меня слабой – но силы, чтобы действовать —
[Возвращение к первой версии]
Вначале она поехала в Англию и провела одинокий, освежающий семестр в университете, общаясь со студентами
В декабре она поехала в Париж на каникулы, намереваясь вернуться в Оксфорд через шесть недель, но так и не вернулась, и в Париже у нее случился роман, причем она вступила в связь так же просто и безоговорочно, как просто и бескомпромиссно она отказывалась от собственных сексуальных потребностей на протяжении многих лет. Этот мужчина в Париже был всем, чем не был Мартин: он ее не любил и совершенно не выказывал к ней нежности, физически или словесно. Но она приняла его во имя их занятий любовью, которые отличались неистовством, глубокой чувственностью и не были отмечены слезливой личной привязанностью.
Ах, думалось ей, я сыта по горло вечным растворением и взаимопроникновением двух «я» – включая мое собственное; так щедро и великодушно она отпускала любовнику его безразличие.
Ее парижский любовник – также американец, проживший в Париже уже почти десять лет, – разочаровался в интеллектуальности и теперь стал убежденным «антиинтеллектуалом». Он приехал в Париж, чтобы писать картины, но теперь рисовал очень мало и все же жил в этом мире, и любовницы его были художницами или ваятельницами…
…Хэзлитт постоянно говорил о своей прежней любовнице, художнице-испанке Марии – роскошной, примитивного склада женщине, обладающей колдовской чувственностью. Их связь длилась три года, хотя жили они вместе только периодами. Она оставила его и Париж за три месяца до приезда Джудит [здесь Ли превращается в Джудит – кстати, это имя носила и младшая сестра СС], а он все еще был безудержно и слезливо в нее влюблен…
[Текст внезапно обрывается на середине повествования, после чего следует лишь одна запись.] сексуализация жизни, в данном случае, взгляд на мир через троп… сексуальная привлекательность, сексуальное приключение, сексуальное фиаско
Моя эмоциональная жизнь: спор между жаждой приватности и потребностью погрузиться в страстные отношения с другим. Обратите внимание, что с Филиппом я не знаю ни того ни другого, ни частной жизни, ни страсти. Ни возвышения себя, возможного только посредством приватности и одиночества, ни великолепной, героической, прекрасной утраты себя, сопровождающей страсть.
Вот еще одна причина делать Сами Знаете Что. Но рассудок не подвигнет меня на это, только воля.