Заноза
Шрифт:
– Экий ты скорый, – качая головой, отзываюсь я. – Что тебе неймется?
– Вадик! – восклицает Витя, когда сын выдавливает кетчуп прямо себе на футболку.
Брат перехватывает у сына бутылку с кетчупом, ставит ее на стол, а потом берет Вадика и несет его в дом, приговаривая, что так себя за столом вести нельзя.
– Он скучает по тебе, – говорит Ира, как только парни скрываются за дверью, и я перевожу на нее взгляд. – Никогда не скажет этого, но скучает. Постоянно читает о выигранных делах в ЕСПЧ, выискивая твое имя. Он гордится тобой и безумно любит, но произнести это вслух будет как-то
Я молча киваю. Мы оба понимаем, что эти слова – еще один способ давления на меня. Я и так знаю, что брат любит меня, а он знает, что его чувства взаимны. Но, чем дольше ты живешь в Европе, тем меньше тянет возвращаться в родную страну. Потому что ты знаешь, что перестанешь жить и станешь выживать. Независимо от того, сколько у тебя денег, жизнь в нашей стране – это всегда вызов. Хотя, надо признать, что с каждым годом тоска по дому становится все сильнее. Но я не признаюсь в этом даже самому себе. Иначе зачем все это было? Любимый мужчина мамы старался не просто так, и мне кажется, если я сдамся и вернусь, все его старания пропадут даром. Даже учитывая уже принятое для себя решение, слова Иры заставляют меня задуматься.
_________
*ЕСПЧ – Европейский суд по правам человека
Когда рушатся планы
Я делаю первый глоток чая, когда на кухню заходит папа. Поставив чашку, разворачиваюсь на выход, но слышу за спиной его голос:
– Ася, сядь.
– Мне надо домой.
– Сядь, я сказал! – грозно приказывает отец, и я медленно разворачиваюсь. Когда он в последний раз так со мной разговаривал? Ага, точно. Ни-ког-да. Поэтому я стою и шокировано пялюсь на него. – Нам нужно поговорить.
– Ты с Кристиной не наговорился?
– Не дерзи. Сядь за стол.
Мне не нравится слышать такой тон по отношению к себе, но ослушаться я как-то не рвусь. Приземляюсь на стул и готовлюсь слушать.
– Во-первых, напомню тебе, что все, чем ты богата, дал тебе я. А потому, мне кажется, заслужил твое уважение. К тому же, я стараюсь не лезть в твою жизнь. – Я открываю рот, чтобы возразить, но поднятая отцом кверху ладонь – сигнал к молчанию, и я смыкаю губы. Пыхчу от злости, как паровоз, ноздри раздуваются, грудная клетка ходит ходуном, но я все же сижу на месте. – Во-вторых, не ты ли говорила, что мне пора наладить личную жизнь?
– Но не с маминой сестрой! – наконец не выдерживаю.
– Ася, сердце не выбирает.
– Выбирает и еще как! Это же просто орган! Ты запросто можешь приказать ему не любить. Погоди… ты что, любишь ее?
– Не знаю. Но я еще достаточно молод, чтобы построить свою жизнь заново, не считаешь?
Теперь я смотрю на папу другими глазами. Он ведь и правда еще молод, всего сорок три. Подтянутый, красивый, с бликами седины на висках, которая его не портит, а, наоборот, добавляет ему мужественности и красоты. Папа у меня очень красивый, немудрено, что женщины на него бросаются. Но как в эти ряды попала младшая сестра мамы, остается загадкой.
– Считаю, – мне приходится признать его правоту. –
– И что? Я не могу влюбиться в нее? Не могу построить с ней отношения?
– Это же практически инцест!
Папа кривится, а потом стучит ладонью по столу.
– Значит, так. Я не стану обсуждать с тобой свою личную жизнь. Ты хотела, чтобы я начал двигаться дальше? Я начал. С кем и как – не твое дело!
– А я встречаюсь с доставщиком, – наивно полагаю, что папу это заденет, но он смотрит на меня, как на несмышленыша.
– Пиццы?
– Почему сразу пиццы? Он, например, доставлял цветы и декорации на свадьбу моей подруги.
– И как? Нормальный парень?
Я прищуриваюсь и впиваюсь взглядом в отца.
– Ты просто спрашиваешь, нормальный ли он? Серьезно, пап?
– Серьезно, Ась, – кивнув, отвечает он. – Тебе сколько? Двадцать один?
– Двадцать два, – бурчу я.
– Будет через три дня, а пока двадцать один. А мне сорок три. Я уже должен быть немного разборчивее в связях. И тебе советую делать то же, потому что эти твои гульки до добра не доведут.
– Ну да, нам же нужен зять из высших слоев общества, – ерничаю я. – Атташе, министр, адвокат… кто там еще подойдет нашей семье, а пап? И вообще, как разговор перешел на меня?
– Ты сама его перевела.
Я тяжело вздыхаю, и мы с отцом еще пару минут сверлим друг друга взглядами. Обычно это заканчивается тем, что папа сдается и идет мне навстречу, но, похоже, не в этот раз.
– И что, она будет жить здесь? – со злостью спрашиваю я.
– Это не тебе решать.
– Так я и не решаю, просто спрашиваю.
– Возможно, будет. Мы пока не обсуждали ее переезд.
– Тогда предупреди меня заранее, – подскакиваю на ноги, – чтобы я не приходила в гости, когда она начнет хозяйничать на маминой кухне!
Выпаливаю все это и выбегаю из дома. Быстро запрыгиваю в свою машину, даже забыв про чемодан с вещами, и выезжаю со двора. Несусь в сторону своей квартиры, толком не разбирая дороги. Да простят меня пешеходы и другие водители, но у меня исключительные обстоятельства. Моя жизнь летит к чертям, и я никак не могу на это повлиять. Позвонила бы Игорю, чтобы приехал и утешил, но я же дала чертово обещание воздержания! Гребаная тупая курица! Могла бы оставить хоть одну лазейку для таких случаев! Нет, блин, приняла решение и сожгла все мосты! И кто меня умной назовет, а?
Дома на меня накатывает по полной. Я злюсь, рыдаю, потом снова злюсь. Ношусь по квартире, как бешеная фурия. Фурия! Так меня прозвал этот рыжий нахал! Эх, мне бы сейчас его номерочек, я бы так красноречиво высказала все, что думаю о нем, от души бы поглумилась. Даже не могу позвонить Тами: она укатила в короткое свадебное путешествие со своим мужем. А от Маринки я огребу по полной, если пожалуюсь ей на папу. Она скажет не лезть туда, куда собака… ничего не сунет, и запретит соваться в папину жизнь. Но как я могу не соваться, когда тут такой беспредел?! Наверняка Кристина положила глаз на папины деньги. А иначе зачем ей сейчас на него кидаться? Раньше прямо сама святость, никогда не смотрела на моего отца как на мужчину, а тут вдруг нежные чувства проснулись. Ну, зараза, я выведу тебя на чистую воду!