Занятие для идиотов
Шрифт:
Характеры с натиском в сердцевине были ему симпатичны; опыт убеждал, что такие люди добиваются успеха. Тихие – благородны и незаметны, командуют же жизнью не стеснительные и скромные, а яркие, нагловатые и громкие, не случайно в армии приказы, которым подчиняются сотни людей, отдаются громким рыком. Натапов упускал, что за спиной крикливых и наглых часто стоят лживые, ловкие и жадные, что кукловоды именно они – так далеко в размышлениях он не заходил, брал ближе. Отвратительно, когда наглость принадлежит бездарности, думал он, но если наглость соответствует таланту, ее вполне можно перетерпеть –
Он вернулся к Наташе.
– Кто звонил? – спросила она.
– Насчет сценария, – ответил он и спешно приступил к осуществлению прерванного желания, но любовь получилась постной. Наташа остыла, его же мысли уже были захвачены предстоящей встречей.
За завтраком торопился, времени хватило лишь на чашку черного кофе, от овсянки в замечательном исполнении Наташи отказался. Одеваясь на выход, успел в двух словах поведать ей о Майской.
– Прыткая, видно, девица, – сказала Наташа.
– Разберемся, – ответил он, отметив, что «прыткая» не Наташино слово, он услышал его впервые.
Приложившись на прощание к ее прохладной щеке, подумал про себя, что если эта Майская снимет классное кино, он простит ей и прыткость, и все наперед пороки вообще.
На встречу отправился подогреваемый любопытством. Кто она? Как с ней говорить? Задавать вопросы? Больше слушать? Поехал, понятно, на метро, жарком, пропахшем за неделю п'oтом, но, к счастью, по случаю воскресенья малолюдном. Сидя в вагоне, в напавшей вдруг задумчивости уставился на дремлющего напротив смуглого таджика. Спохватился: что ему этот таджик, зачем? Вдруг вспомнил, что надо бы вместе с Наташей навестить маму, а также подумал о блокноте, что оттягивал карман куртки, – зачем он его взял, если есть смартфон? Считал, сколько станций осталось до «Белорусской», думал черт знает о чем, только не о кино. Почему? Задал себе такой вопрос, ответить на него сразу не смог, и это его удивило: он привык, что всегда отвечает на любые свои вопросы. Значит, нервы, сообразил он, значит, все идет правильно.
9
Бар – алтарь киношного духа. Там возникают и гибнут великие идеи, там чествуют героев и пропивают несостоявшиеся судьбы тех, кто подавал большие надежды.
Об этом подумал Натапов, переступив порог бара в Доме кино.
Заведение открывалось в двенадцать, пять минут первого людей в нем почти не было. Девушка за стойкой протирала салфеткой стаканы и рюмки, уборщица-азиатка домывала пахучей шваброй паркетины пола. Пейзаж освежала пара интеллигентных, слетевших с круга киноалкашей и троица вгиковских студенток-прогульщиц, одна из которых то и дело оглушительно и умно хохотала.
«Не Майская», – подумал о ней Натапов и занял выгодное для обозрения место под старинной киноафишей «Войны и мира», запечатлевшей наивную артистку Савельеву в образе наивной Наташи Ростовой.
Пока не было Майской, Натапов, желая расслабиться к разговору, заказал себе полтинник коньяка «Дагестан». Это было верное решение, коньяк свободно проник в нутро, и душа в нем расположилась удобнее. Взглянул на часы: четверть первого. Майской не было.
Натапов почувствовал нервами, что требуется кофе. Заказал, заглотал, добавил коньяка, взглянул на часы. Половина
«Пей дальше, Кирюха, – распорядился собой Натапов. – Пришел – пей. Не было никакой Майской. Какая-то сука тебя развела. Нормально; значит, таковы правила. Хорошо начинается твое кино».
– Привет, драматург! – услышал он над самым ухом, по-человечески дернулся в сторону, обернулся и увидел рядом с собой глаза без краски, энергичное лицо и пушистую, коротко стриженную голову. – Полчаса за тобой наблюдаю – никакой реакции. Хоть бы оглянулся!
Врет, подумал Натапов. Опоздала и сочиняет. Фантазирует на ходу. Режиссеры, наверное, все такие. Врать и вранье художественно оправдывать – вот что такое режиссер.
– Здравствуйте, Елена, – привстав, сказал Натапов.
– На «ты», Натапов, на «ты», – сказала Майская, и блик солнца блеснул у нее в глазах. – Садись, кинописатель. Угощай.
Он предложил ей коктейль.
– Нет, – сказала она, – коньяк.
Он принес две рюмки.
– Давай, – сказала она.
Они чокнулись.
– В глаза, в глаза, Натапов, – сказала она, – когда чокаешься, надо смотреть в глаза.
Он невольно подчинился, посмотрел; глаза были карие, смешливые, но в них был не один только смех, что-то намешано еще. Что? Он пока не разобрал.
Сделав длинный глоток, Майская поморщилась от крепости и удовольствия.
– Натапов, откуда ты взялся? Я тебя раньше не слышала, не видела, не знала. Это твой первый сценарий?
– Не считал.
– Ясно. Сразу тебе скажу – сценарий говно.
– Согласен. Мне дали только вторую премию, – сказал Натапов.
– Успокойся, я буду его снимать.
– А смысл?
– Режиссеров не знаешь. Запомни, когда сценарий хвалят, его, как правило, не снимают. Сценарий просто супер, говорю я в таких случаях, но, извини, старик, я сейчас не готова или что-нибудь типа того. Но если в сценарии хоть одна строчка меня зацепила – тогда да, тогда я первая, схвачу в зубы и не отдам. Твое здоровье, Натапов. Сценарий мой.
Снова чокнулись, выпили; Натапов немного воодушевился, Майская достала сигареты.
– Тут нельзя, – сказал Натапов.
– Пошли б они все, – сказала Майская. – У меня электронные.
Курила электронные, балдела как от настоящих; чуть закатывая от удовольствия глаза, улыбалась Натапову. «Ничего особенного, – подумал Натапов. – Эмоциональна, женственна, реактивна. Дело с ней иметь, наверное, трудно, но можно. И пьет вроде бы неплохо». Он прикинул остававшиеся в кармане деньги.
– Еще?
– Возьми.
Чокнулись. Глаза в глаза. Глотнули.
Он попытался представить происходящее со стороны.
«Где я? – спросил он себя. – В тайге? В пустыне? Отсыпаю откосы? Отрываю кюветы? Бетонирую полотно? Спокойно, Натапов, ты в баре, вокруг киношники. Ты, долбаный инженер-дорожник, по случаю квасишь с настоящим режиссером, лауреатом, и она просвещает тебя о том, какой замечательный у тебя сценарий. Практически вы уже делаете кино потому, что, как ты понял, болтовня о кино занимает девяносто процентов всего кинопроцесса. Ты счастлив, Натапов? Счастье есть состояние души – ты счастлив, Натапов? Теперь понимаешь, что такое настоящая жизнь?»