Западноевропейская поэзия XХ века. Антология

Коллектив авторов

БЕРЕГ

Кукушка жабу кличет в горе: «Утопло злато солнце в море!» Густая кровь погубленного солнца Вопит с небес. Само пропав в просторе, Хлебает море блики в своре туч себе на горе. Последний жаворонок взмыл во славу солнца. Лежат тюлени, в лень волны влитые, Лягушки дальние урчат — вода им в радость. И серебром ребрится бледный месяц в медных далях. Мель вод всосала ужас мой, как в глотку, в отмель, — И лодку, и друзей удалых. И каждый друг-приятель мертв! И брат мой тоже мертв. И где вы все, родные?

ДИКИЙ ЛЕБЕДЬ

Всем воздухом владеет птица, Всеми хвоями

на соснах, Над горами взмыв на веснах, Взмыв на крыльях по-над брегом. Я омертвен блеклой стужей, Я осыпан белым снегом, Ты опет песком пустынь, Вольный дикий лебеденок. Сияет солнце для тебя, Тебе не страшен буйвол бури, — Крылья выше туч возносят, Вольный дикий лебеденок. Я во прахе копошусь. Себя за горло взять могу всегда. И — прочь из жизни! Но куда?

ГЕРМАН БРОX

Перевод В. Топорова

Герман Брох(1886–1951). — Романист, эссеист, поэт и драматург. Сын фабриканта, он отказался от успешно складывавшейся карьеры предпринимателя ради литературной (а позднее — и научной) деятельности. После аншлюса был схвачен гестапо; лишь при содействии влиятельных друзей (в том числе Д. Джойса) писателю удалось эмигрировать в США.

Одним из первых начал заниматься проблемами массовой психологии. Наиболее известное произведение — роман «Смерть Вергилия» (1945).

Стихи Г. Броха на русский язык переводятся впервые.

ТЕ, КТО…

Те, кто умывается холодным потом пытки, — в спазмах истязания, в огне геенны, — вправе запеть; и сделай они это, возник бы двусмысленный язык, населенный чудовищами антонимов. Но молчат: заткнул кляп судьбы разинутые глотки; молчат и теперь. Ибо слова их — немы для нас, густая икота уничтожения; нам, кто вправе слушать, судьба заткнула разинутые уши. Таращимся друг на друга. Наши глаза, их глаза обманывают, и обманываются, и надеются обмануться внешним человекоподобием. Прервется молчание — пропадем.

ПОКА МЫ СЖИМАЛИ ДРУГ ДРУГА В ОБЪЯТЬЯХ

Пока мы сжимали друг друга в объятьях, кони Апокалипсиса [3] уже пустились вскачь. Или нам не было слышно? О, слышно, но звук долетал издалека, оборачиваясь чем-нибудь относительно невинным: газетной передовицей, последними известиями по радио. Один раз я побывал в их лапах, побывал — и чудом ускользнул невредимым, ускользнул невредимым, и поэтому та смерть — не в счет, не в счет — след когтей на шее. Я лишь один из многих. Передовицы и последние известия были стенами нашего приюта, под потолком полыхало пламя догорающих городов. Мы не любили смотреть наверх, но, глядя наверх, мы видели пламя. Не из страха закрывали мы глаза и не из равнодушия к чужому горю затыкали уши, не из решимости убежать оказались мы вдвоем, а единственно потому, что непременно нужен кто-то, о ком думаешь в последний час, о чьем спасении мечтаешь. Иначе — смерть нестерпима. Так я нашел тебя, и, может быть, избрав меня, ты об этом догадывалась. Иначе бы мы не могли сжимать друг друга в объятьях, когда кони Апокалипсиса уже пустились вскачь и мы знали, что под их копытами, как орехи, трещат черепа.

3

…кони Апокалипсиса… — В Апокалипсисе или «Видении Иоанна Богослова», части Нового завета, повествующей о конце света и Страшном суде, в определенной последовательности появляются четыре коня, знаменующие гибель и уничтожение всего сущего.

ГЕОРГ

ТРАКЛЬ

Георг Тракль(1887–1914). — Сын торговца скобяными товарами. Г. Тракль изучал в Вене фармакологию, был лейтенантом медицинской службы в австрийской армии. При жизни выпустил только сборник «Стихотворения» (1913), почти не был известен даже любителям поэзии. Умер при невыясненных обстоятельствах, возможно приняв по ошибке слишком большую дозу снотворного. В последние десятилетия популярность творчества Тракля резко возросла, современное литературоведение причислило его к лучшим лирикам, писавшим по-немецки в XX в.

Одна из высших литературных премий Австрии носит его имя.

На русском языке впервые опубликован в 1923 году (в переводе С. Тартаковера).

ЗИМНИЕ СУМЕРКИ

Перевод В. Топорова

В небе — мертвенный металл. Ржавью, в бурях завихрённой, Мчат голодные вороны — Здешний край уныл и вял. Тучу луч не разорвал. Сатаной усемеренный, Разногласный, разъяренный Грай над гнилью зазвучал. Клюв за клювом искромсал Сгустки плесени зеленой. Из домов — глухие стоны, Театральный блещет зал. Церкви, улицы, вокзал Тьмой объяты похоронной. Под мостом — ладья Харона [4] . В простынях — кровавый шквал.

4

Харон — перевозчик душ в царство мертвых ( греч. миф.).

ПЕСНЬ О ЕВРОПЕ

Перевод С. Аверинцева

О, как бьет крылами в ночи душа: В пастушеский век брели мы вдоль дремотных лесов, И нам служили красный зверь, зеленый цветок и говорливый ключ, Смиренные. О первобытный напев сверчка, Цветенье крови на жертвенном камне И крик одинокой птицы над зеленым безмолвием вод. О звезда крестовых походов и вы, пламеневшие муки Плоти, пурпурных плодов ниспаданье В вечерних садах, где от века мы набожно дни проводили, Отроки, воины ныне, в бреду кровавом и звездном. О кроткий дар ночных синецветов. О времена тишины и осеннего злата, Когда мы, монахи, прилежно пурпурные гроздья сбирали, И окрест светились роща и холм. О вы, охоты и замки; покой вечеров, Когда справедливое мыслил в затворе своем человек, Бога живую главу уловляя молитвой немой. О горькое время конца, Когда мы в чернеющих водах узрели каменный лик. Но любящие, осиянны, серебро своих век подымут — Единыйрод. Струится волной с заалевших подушек Ладан, и воскресших сладостно пение.

СОЛНЦЕ

Перевод С. Аверинцева

Каждый день желтое солнце уходит за холм. Прекрасен лес, темный зверь, Человек — пастух иль охотник. Пурпурно забьется рыба в зеленом пруду. Под округленным небом Молча рыбак в синем челне проплывает. Медленно зреют гроздь и зерно. Когда к вечеру клонится день, Добро и зло созревают. Когда наступит ночь, Тихо подымет путник тяжелые веки. Из темной пропасти хлынет солнце.

ЛЕТО

Перевод Г. Ратгауза

Под вечер уже не слышна Кукушкина жалоба. Ниже клонится рожь, Красный мак. Черная ходит гроза Над холмом. Старая песня кузнечиков Замерла. Не колыхнется, не дрогнет Листва каштанов. Платье твое шумит Вниз по лестнице. Слабо светит свеча В темной комнате. Ладонь серебряная Тушит ее. Ночь беззвездная, Бесшумная ночь.