Западня
Шрифт:
Вот почему, — взволнованно закончил он, — я в таком негодовании и отчаянии из-за вашего благородного жеста в отношении меня, готового пожертвовать жизнью и честью, всем ценным, что у меня есть, для того, чтобы вас боготворил не только я, но и все вокруг.
Тремейн замолчал и, посмотрев на мисс Армитидж, встретил ее взгляд. Она была все еще очень бледной и, словно для того, чтобы сдержать сильное душевное волнение, прижимала к груди длинную тонкую руку. Но ее глаза улыбались, а на губах играла улыбка, которую Тремейн не знал, как объяснить —
— Полагаю, — сказал он, — в данной ситуации вы вправе ожидать от меня слов благодарности, которые я должен произнести в ответ на то, что вы сделали. Но у меня нет таких слов. Я вам не благодарен. Как я могу быть благодарным, когда вы погубили самое ценное для меня?
— Что именно?
— Ваше доброе имя.
— Однако я сохранила ваше.
— Да чего оно стоит? — воскликнул Тремейн почти с возмущением.
— Возможно, больше всего остального. — Она шагнула вперед и положила руку ему на плечо. Теперь уже нельзя было ошибиться — ее сияющие глаза и улыбка излучали нежность.
— Нед, теперь нам осталось только одно.
Взглянув на мисс Армитидж, смотревшую на него снизу вверх, Тремейн, в свою очередь, побледнел.
— Вы меня не поняли. Вы все же совершенно меня не поняли. К сожалению, я не обладаю даром слова, а если бы обладал, то использовал бы его в полной мере и даже сверх того...
— Напротив, Нед, я вас поняла прекрасно. Нельзя сказать, что я вас не понимала прежде, но теперь я уверена в том, на что надеялась.
— На что... надеялись? — с изумлением переспросил Тремейн и замолчал, словно пораженный какой-то страшной догадкой.
Она отвела взгляд и, продолжая улыбаться — теперь уже чуть лукаво, — спросила:
— Значит, вы не собираетесь делать мне предложение?
— Да как я могу? — воскликнул Тремейн почти гневно. — Вы же сами сочли это недопустимым, да так оно и есть. Это будет означать, что я воспользовался положением, в котором вы оказались благодаря своему безрассудному великодушию. Ох! — Он сжал кулаки и потряс ими.
— Что ж, хорошо, — сказала мисс Армитидж. — В таком случае, я сама прошу вас жениться на мне.
— Вы?!
— А что мне, по-вашему, остается? Вы сказали, что я погубила свое доброе имя. А вы дадите мне новое. Ведь я любой ценой вновь должна стать «честной женщиной». Так, кажется, это называется?
— Не надо! — воскликнул Тремейн дрогнувшим голосом. — Не смейтесь над этим.
— Мой дорогой, — мисс Армитидж положила ему на плечо вторую руку, — зачем тревожиться из-за вещей, которые не имеют значения, когда единственный важный для нас вопрос мы можем разрешить сами? Мы любим друг друга, и... — Произнося эти слова, она отвела глаза в сторону, но в какой-то момент губы ее задрожали и улыбка наконец погасла. Тремейн схватил ее руки и сжал их с такой силой, что сделал ей больно, и, склонившись над ней, попытался заглянуть в глаза.
— Вы думаете... — начал он.
Она резко
— Нет, это вы слишком много размышляете, Нед. А ведь все просто и понятно. В последний раз спрашиваю — вы женитесь на мне или нет?
Хитрость, на которую он пустился, оказалась гораздо сильнее, чем он рассчитывал, и результат превзошел все самые смелые его надежды.
Пробормотав что-то бессвязное, он привлек ее к себе. И я, вообще говоря, не вижу, что он мог сделать еще, ведь тут все было просто и понятно, а она сама как будто этого не оспаривала.
Тут неожиданно открылась дверь, и вошел сэр Теренс. Нет, он не удалился тихонько, как человек, неожиданно оказавшийся свидетелем такой интимной и трогательной сцены, напротив, О'Мой остался в комнате досадной помехой, чем и намеревался послужить.
— Весьма похвально, — усмехнувшись, сказал он. — И к тому же благородно. Если я правильно понял, дорогая Сильвия, молодой человек решил восстановить в глазах общества твою пошатнувшуюся из-за него репутацию. Полагаю, тебе только что сделали предложение.
Капитан Тремейн и Сильвия резко отодвинулись друг от друга.
— Вы видите, Сильвия! — воскликнул капитан, имея в виду то, о чем ее предупреждал.
— Да как же она может это видеть, хотел бы я знать, — сказал сэр Теренс, изображая недоумение, — если вы ей не все рассказали?
Капитан нахмурился.
— Не рассказал что? Существует что-то, чего я не понимаю, О'Мой. Ваше отношение ко мне с того момента, когда вы приказали мне отправиться под арест, представляется совершенно непонятным. И оно беспокоит меня больше всего остального в этом странном деле.
— Я верю вам, — сказал О'Мой и, сложив руки за спиной, начал ходить взад-вперед по столовой. Его лицо искажала злая усмешка, ненавистью пылали и обычно безмятежно-спокойные голубые глаза.
— В какие-то моменты, — сказал Тремейн, — мне казалось, что вы как будто мстите мне.
— А вы хотите знать, в чем дело, какие у меня могут быть основания для мести? В вашу голову не закралось хотя бы тени подозрения, что я могу знать всю правду?
Тремейн отшатнулся от него.
— Это напугало вас? — закричал О'Мой, издевательски наставив палец в переменившееся от дурного предчувствия лицо Тремейна.
— Но в чем, собственно, дело? — воскликнула Сильвия, начиная сознавать, что за всем этим таится нечто зловещее, что тут далеко не все так просто, как ей казалось до сих пор.
Воцарилось молчание. О'Мой, стоя у окна и опять сложив руки за спиной, насмешливо смотрел на Тремейна и молчал.
— Почему же вы не отвечаете ей? — наконец сказал он. — Вы беседовали вполне доверительно, когда я вошел. Может быть, вы что-то скрываете? У вас есть какие-то секреты от леди, которая, нет сомнения, обещала стать вашей женой, что, несомненно, является простейшим способом исправления ее недавней глупости?