Западня
Шрифт:
Живые волосы ласково окутали меня, словно самодвижущее, самонакрывающее своего владельца одеяло. Внутри образовавшегося кокона было тепло и хорошо. Я чувствовал себя словно младенец в материнской утробе.
Приятное тепло разлилось и внутри моего тела. Где-то далеко-далеко я услышал голос Дианы, несшую какую-то сущую околесицу с типично женскими «воркующими» интонациями в голосе:
– …Как все-таки удачно в этот раз вышло! Вылупились – и сразу было чем накормить всех. А то бывало половины выводка не досчитаешься, сжирают подчистую. Не всех удается спрятать. А тут и прятать не пришлось. И ты тут сразу. Нет, определенно, звезды сошлись в самую точку. Я, конечно, себе припрятала
От её кружевной обволакивающей как паутина болтовни голова моя отяжелела и я закрыл глаза.
Её лапки нежно окутали меня со всех сторон, как младенца в пелёнках, и прижали меня к мягкой нежной груди.
Последнее слово, которое я помню, это на разные мотивы повторяемое: «Какая же я дура! Дура! Дура! Счастливая дура!»
2.
Я летел сломя голову по серебристой дорожке. Ощущение – словно спускаешься с крутой горнолыжной трассы. Ветер свистит в ушах, волосы развеваются, дыхание перехватывает так, что трудно дышать, грудь разрывает чувство дикого, первозданного восторга. Я чувствовал себя каплей, растворившейся в необъятном океане необузданной стихии.
Черное ночное небо над головой и под ногами, скользкая, словно натертая маслом, дорожка и опьяняющее ощущение абсолютной свободы в груди.
Я закрыл глаза от восторга, но – о, чудо! – оказалось, что и без зрения я способен лететь, не боясь рухнуть в головокружительную бездну.
Один поворот, другой – дорожка двоится. Взял влево, крутой спуск, резкий подъем, теперь уже развилка из трех. Прыжок, переворот в воздухе – и теперь передо мной – сразу четыре пути. Но я не стал себя ограничивать – стремительно подпрыгнул вверх и – оказался на такой же дорожке, только уровнем выше!
Я не помню, сколько я скользил и не понимаю до сих пор, как я не боялся такой дикой скорости, как сердце мое не разбило тесные оковы грудной клетки и как, в конце концов, я не свалился куда-то в бездну. Одно могу сказать точно – на этой дорожке я чувствовал себя как рыба в воде, как птица – в воздухе, как опытный водитель за рулем хорошего автомобиля на скоростной автостраде. Я был в своей стихии. Я скользил – и скольжение составляла органическую часть меня, оно само было – Я. И от осознания этого я рассмеялся во всю мощь своих легких.
Смех отразился эхом. Неужели рядом горы? Собственно, а где Я?
Наконец, по левую и правую сторону дорожки
Тело послушно выполнило команду мозга, также незаметно, как оно слушается наших желаний «сесть», «встать», «повернуть туда-то» или «стоять». Словно бы и не было дикой скорости и свиста в ушах. Я остановился как вкопанный, нарушая все законы инерции. Словно бы никуда и не летел сломя голову, словно я вечно стоял здесь, у этого столба.
Ближайший ко мне столб оказался довольно высоким, с человеческий рост. Приглядевшись, я заметил, что это даже не столб, как мне казалось раньше, а что-то вроде перевернутой вверх ногами пирамиды. Серебристой пирамиды, тускло блиставшей при свете невидимой мне луны или звезд.
Стенки пирамиды оказались такими же, как и дорожки – сальными, скользкими. Сколько я ни пытался, забраться на неё не получалось. Зато я выяснил, что пирамида достаточно подвижна. При моих попытках подняться она медленно раскачивалась из стороны в сторону, словно ствол молодого деревца.
Наконец, после провала нескольких попыток, мне удалось найти выступ, а потом и ещё один.
Я поставил ногу на один из них, вторую на другой…
Но тут пирамида как-то судорожно затряслась, заколебалась и я, готов поклясться, услышал какой-то звук, напоминающий стон.
Я спрыгнул на дорожку. Но стон не прекращался. Я прикоснулся к выступу – руки мои окрасились кровью!
Пораженный этим открытием, я рванул руками серебристую поверхность – она оказалась мягкой на ощупь. Ещё, ещё – и вот у меня в руках обрывки серебристого, мягкого как шел волокна.
Я взглянул на пирамиду – и обомлел. В тех местах, что я очистил своими руками, я увидел человеческое лицо, точнее, его часть – помятый кровоточащий нос, который я принял за выступ, и отверстый беззубый рот с тонкими бледными, почти бесцветными губами. Из этого рта вывалился опухший синий язык.
Человек – если это был человек – задыхался. Он хрипел, с губ падала кровавая пена. Он пытался что-то мне сказать, извиваясь, как червяк на крючке рыболова. Делая последние усилия.
В самом деле! Червяк! До меня только сейчас дошло, отчего пирамида – вверх ногами. Человек висит вверх ногами – а его ноги широко раздвинуты – и каждая нога привязана к чему-то за отдельные веревки!
Матерь Божия! Я поднял голову вверх – и только теперь заметил, что серебристые дорожки – это нити-веревки – и они здесь повсюду – сверху, снизу. Они переплетаются, раздваиваются, растраиваются, а между ними, на них – висят эти нелепые перевернутые «пирамиды»-кульки из таких же нелепых и страшных фигур!
Я рванулся к «своей» и принялся что было сил рвать путы, чтобы освободить несчастного из серебристого плена. Но было уже поздно. Бедняга перестал извиваться и испустил дух. Несчастный задохнулся собственным языком.
Его лицо до сих пор стоит передо мной. Черные круги вокруг щелочек-глаз, застывшая гримаса боли и ужаса, ввалившиеся щеки, желто-пергаментная кожа лица-скелета с резко проступившими скулами, покрытое слизистой коркой с примесью запекшейся крови…
К горлу подступила тошнота. Я попятился назад, поскользнулся и – полетел в кромешную черную бездну.
3.
Проснулся я от удушья. Ничего не видя, но чувствуя каждой клеточкой лица опутавшие меня шелковистые нити. Большого труда мне стоило освободиться от них – все тот же живой покров из длинных черных волос Дианы.