Западня

Малышева Анна Витальевна

Ватутин окончательно лишился дара речи. Он сидел, тупо глядя на следователя, без тени мысли во взгляде.

Потом, будто решившись на что-то важное, встал, подошел к окну, снял кусок хлеба с поминальной рюмки и залпом ее осушил. Застыл с изумленным выражением лица, понюхал опустевшую рюмку… И процедил:

— Гады. Воды налили! Кто же водку-то выпил?! Я ведь вычислю, пусть даже не надеются! Это же надо совесть последнюю пропить — обидеть девчонку! Поминали ведь ее, гады! За мой счет выпивали, так хорошо посидели, и на тебе!

— Вы бы

лучше о другом подумали, — бросил ему Балакирев. — В камере водки не будет. Откуда плейер?

— Да в шкафу лежал! — с отчаянием воскликнул тот. — Клянусь — в шкафу!

— Кто же его туда положил?

— А я знаю? Олька, наверное!

— Ну, все, я вас понял. — Балакирев встал и уложил в кейс пакет с плейером. Туда же спрятал нож. Ватутин затравленно следил за ним, теребя в руках фотографию дочери и кусок хлеба. Хлеб крошился у него в пальцах, крошки падали на пол.

— Поедете с нами, — заявил следователь, застегнув кейс.

— По какому праву? — слабо воспротивился тот, но его оборвали:

— За права еще успеете побороться. До выяснения обстоятельств я вас задерживаю. Может, вспомните, наконец, как у вас очутился плейер. Идемте.

Когда Ватутина вели по коридору, вслед процессии изо всех дверей высовывались головы. Неведомыми путями по общаге распространился слух — сантехника арестовали по уголовному делу. Крохотный мальчишка, ехавший навстречу по коридору на бренчащем велосипеде, испуганно шарахнулся в сторону. Его тут же утащила в комнату женщина в растерзанном халате. Ватутин шепотом просил не позорить его и вывести через запасной выход — все равно там гвозди повыдергивали. Но его никто не слушал.

…Вечером сделали еще одну попытку с ним поговорить. С прежним результатом — тот с пеной возле губ клялся, что плейер у него забыла дочь, что раньше он его в глаза не видел и что после пятого мая с Ольгой не виделся. Что он делал в воскресенье на рассвете, когда погибла Ольга, Ватутин вспомнить не мог. Отвечал неуверенно, но лаконично: «Спал, наверное». Балакирев задал ему еще один вопрос — чем он занимался вечером двадцать пятого числа? Тот развел руками:

— Ну, я вам скажу! Если вас спросить — вы ответите?! Вот и я не могу!

Балакирев отдал нож, найденный у Ватутина, на экспертизу. Эксперты были перегружены работой и быстро сделать не обещали. Одно ему сказали точно — судя по форме лезвия и виду полученной раны, Ольга могла быть убита именно этим ножом. Также, как и Мулевин. Характер полученных ранений у обоих был один и тот же. Манера нанесения удара — одна, тут сомнений не было.

— Попробуем почистить нож, может, найдем следы крови, — пообещали Балакиреву. — Но скоро не жди. Не раньше чем через два дня.

Когда Ватутина спросили, откуда у него взялся нож, этот человек, одновременно замкнутый и задиристый, неожиданно разрыдался. Он уронил голову на стопку бумаг на столе Балакирева и жалобно, по-бабьи подвывая, просил его отпустить. Никого он не трогал — вот вам крест!

Его увели.

Глава 8

Михаил

сдержал слово — он добился, чтобы в газете была опубликована не маленькая информация о спектакле «Пионовый фонарь», а развернутая статья. На другой день после выхода газеты ему позвонила Ирина — она уже Прочла статью. Звонок его разбудил — режиссерша оказалась ранней пташкой и, видимо, считала, что если она не спит в десять утра, то и другие не должны.

— Представьте, я сегодня достаю из ящика вашу газету, разворачиваю, а там!.. — Судя по голосу — восторженному, какому-то искрящемуся — она была на вершине блаженства. — Я уже обзвонила всех ребят, чтобы достали газеты из ящиков. А сама — каюсь — ограбила своих соседей. У всех эту газету повытаскивала.

— И зря, — сонно ответил он. — Я бы вам привез сколько нужно.

— В самом деле? — ахнула она. — Ну, это уж выше моего понимания… Мы же вам ни копейки не платили за статью! Неужели еще есть на свете рыцари? А кстати, имя у вас вполне рыцарское! Михаил, Георгий… Это все из одного ряда.

Михаилу показалось, что ее восторги несколько чрезмерны. «Хотя дама богемная, удивляться нечему». Он поинтересовался, как идут дела театра.

— А вы приезжайте и сами увидите! — даже как-то кокетливо пригласила она. — Тем более теперь вы для нас свой человек.

«Может, рассчитывает еще на одну статью?» — удивился Михаил. Раньше он что-то не наблюдал к себе такой любви. Он уже собрался вежливо отказаться от приглашения, сославшись на недостаток времени, когда Ирина удивила его Он даже подумал, что ослышался спросонья.

— А ваша протеже весьма, весьма способная девочка, — музыкально пропела женщина. Сегодня она не могла говорить будничным голосом — каждая фраза звучала, как веселая песенка.

— Моя… Кто? — переспросил он.

— Ну, эта девочка, Милена, сестричка Олечки. Хотя возраст и не наш, у меня все ребятки постарше, но знаете — она пришлась ко двору. Я дала ей маленькую рольку в эпизоде, и она так старается… Сперва я не хотела ее брать, а потом пожалела. Все-таки сестра у нее умерла, учебный год кончился, девочке тоскливо . Не дай бог — займется чем-нибудь не тем, а у меня и так пятно на душе — Олечка… Я ведь, знаете, часто о ней вспоминаю Ну, конечно, и ваша рекомендация меня подкупила! — Ирина выдержала маленькую кокетливую паузу и добавила:

— Я подумала — не станете же вы рекомендовать какую-нибудь бездарь! Все-таки понимаете толк в театре!

К этому моменту он уже собрался с мыслями и кое-что для себя уяснил. Милена, стало быть, опять прикрылась им, чтобы попасть в театр. На этот раз удостоверения журналиста не понадобилось, хватило его имени. В конце концов, он писал статью о театре… «Это могли понять как шантаж с моей стороны, — с досадой подумал он. — Мол, я вам — статью, а вы примите к себе мою знакомую девочку… Ну и бойкая же девчонка! Ну и сорвиголова! И хоть бы со мной посоветовалась!»