Западный край. Рассказы. Сказки
Шрифт:
Дойдя до реки, они остановились.
— Нгиа, — спросил наконец Панг, — а что Правительство далеко от нас или близко?
Нгиа, однако, понял все на свой лад, засмеялся и похлопал его по плечу:
— Наш уездный комитет, к примеру, — это Правительство, и деревенский староста — тоже Правительство, товарищ Панг!
Вот здорово! Ведь не раз в трудных спорах разгоряченный Панг и сам твердил односельчанам: «Правительство — это я и ты, и он, все мы — Правительство». И Нгиа говорит то же самое — слово в слово! Конечно же, это обрадовало Панга, но другие вопросы… Вон их еще сколько!
А Нгиа, довольный удачным
— Старик этот — шаман, — сказал Панг.
— Вот оно что! — воскликнул Нгиа. — То-то он все толковал про духов да оборотней.
Услыхав о шамане и злых духах, Панг почувствовал, как сердце его опять сжал страх — он подумал о больном сынишке.
Но Нгиа уже ушел.
Поднявшись до середины склона, он обернулся и увидел, что Панг все еще стоит внизу и глядит ему вслед, Нгиа был тронут этим молчаливым проявлением преданности.
Потом, отъехав подальше, он задумался о вчерашней беседе. Да, пока еще все его замыслы существуют лишь на словах. А он-то размечтался, считая проблемы Наданга решенными раз и навсегда… Впрочем, когда люди отсюда пойдут в Финша строить склад да поработают там вместе со всеми, это должно их приободрить.
Покидая деревушку, он вдруг почувствовал какую-то грусть — совсем как в войну, когда уходил с обжитой базы…
В полдень через Наданг прошли какие-то чужаки. Когда они исчезли, по деревне разнесся слух: «Государь мео вернулся и поднял бунт в Финша!..»
И Наданг, собравшийся было на стройку, вдруг затих. Все опять ушли в поле. Тщетно звал и уговаривал их Панг. Деревушка зарылась в густые дождевые тучи и умолкла — будто вымерла.
А Нгиа возвращался в Финша. Весь день за вершины гор цеплялись темные набухшие влагой тучи, потом оседали, изливая один за другим глухо шумевшие дожди. Человек и конь то вымокали насквозь, то обсыхали, потом опять мокли и обсыхали снова. Едва дождь унимался — вспыхивало солнце и всадника с лошадью окутывали клубы пара, густого как дым. Но Нгиа упрямо ехал вперед.
Он беспокоился: вот-вот начнутся ливни, нахлынет паводок, а запас соли для Финша на все это дождливое время так и лежит в городе на складе, дожидаясь, когда за ним пришлют вьючных лошадей. Надо срочно вывозить соль…
— Ну как, повидал Панга? — спросил председатель Тоа.
Нгиа рассказал ему про Наданг.
— Значит, этот мерзавец опять прячет у себя бандитов из Лаоса! — стал кипятиться Тоа. — Ведь я в прошлый раз выгнал его, выходит, опять вернулся? Придется снова спуститься туда и задать ему жару. Ну а старый шаман — человек безвредный. Живет себе одиноко в лесу. Он примерно раз в году ходит выжигать соду и заглядывает сюда, в Финша.
— Да нет, все в порядке, — сказал Нгиа, — вам, председатель, нет нужды спускаться туда. Вот придет народ из Наданга на стройку, тогда и поговорим с людьми, разъясним все как есть.
Оставалось еще одно дело. И Нгиа отправился к Тхао Кхаю — прямо домой.
— У старосты Панга, — сказал он, — болен сын: жесточайший понос и вдобавок еще лихорадка.
Для верности Нгиа даже сделал пометку в своем рабочем блокноте.
— Еду туда немедленно, — ответил Кхай.
Нгиа улыбнулся, видя такое усердие.
— Понятно. Как говорится, первое боевое крещение!
Тхао
В городском отделе здравоохранения перед отъездом в Финша ему как раз поручили обследовать всю округу и объяснить населению пользу санитарии и гигиены, а он до сих пор еще не был в Наданге. И потом, надо было рассказать народу про строительство медпункта — первого в Тэйбаке.
А гигиена, лечение и профилактика болезней — все это здесь в новинку. В горах народ веками — из поколения в поколение — жил в страхе, трепеща перед шаманами, оборотнями и духами. Что ни год — едва начинали желтеть кукурузные листья, наступала пора печалей и скорби: люди болели и гибли во множестве.
Революция должна все изменить. Здесь будет свой медпункт. Кхай обойдет и обследует все деревушки — до последней, расскажет людям про медпункт, про санитарию и гигиену, научит предупреждать эпидемии. Он объявит войну болезням и суевериям.
Служба в армии, культура и наука, которую он усвоил, воспитали у Кхая новый подход к жизни — раздумчивый и осторожный, во всем он любил систему, вникал в каждую мелочь.
Кхай снял висевший на столбе кожаный ранец и проверил, не забыл ли он чего-нибудь: коробка с ампулами и шприцем, пузырек со спиртом, стетоскоп и прочие инструменты и лекарства для оказания первой помощи — все было на месте. Он переложил их поплотнее и поудобнее.
— Ты куда, сынок? — спросила Зианг Шуа.
— Да вот, иду в Наданг.
— Ой, сынок! — вскричала Зианг Шуа.
— В чем дело, мама?
— Ты, человек Правительства, и вдруг собрался в Наданг; уж не надумал ли ты примкнуть к королю?
— Я еду лечить больных.
— Люди говорят: там объявился белый олень, стало быть, государь са и мео воротился туда из Лаоса.
Кхай широко раскрыл глаза.
— Кто это вам сказал? Когда?..
Кто сказал? Она и сама не могла припомнить, от кого услыхала об этом. Воскрешенье из мертвых, явление государя, бесовские козни, насылающие на человека хворь, тяготы и муки былых времен — обо всем этом любили потолковать старики. Загадочные истории свои они рассказывали, идучи в лес или на пашню — от перевала к перевалу, — чтоб забыть боль в ногах и усталость. А ее, Зианг Шуа, годы были как раз таковы, когда с особой охотой слушают россказни про чертей да оборотней. Ясное дело, молодежь теперь, после Революции, ни о чем таком и знать не хочет. Но Зианг Шуа, сама натерпевшаяся из-за духов и бесов, отчасти верила этим историям, тревожилась и страшилась. Всякий раз, когда кто-нибудь из соседей нашептывал ей про возвращение короля да про нечистую силу, она — будто кто коснулся острием ее старых ран — замыкалась в себе и надолго умолкала.
Она не ответила сыну. Кто сказал ей об этом? Когда? Она и впрямь не упомнит, кто поведал ей, будто король воротился из Лаоса в Наданг.
— Нгиа недавно был там, — сказал Кхай, — и ничего подобного не заметил.
— Откуда партийцу об этом знать? — возразила Зианг Шуа. — Односельчане говорят только промеж себя. Ну, и нас, стариков, конечно, не опасаются. Они говорят, не надо, мол, нам от Правительства ни соли, ни керосина. У короля са и мео полным-полно керосина да соли, есть у него и самоход-автомобиль, и двенадцатиглавый самолет.