Западный край. Рассказы. Сказки
Шрифт:
Одна лишь Ха осталась на берегу, снедаемая тревогой.
Теперь, когда сита замерли и вода не стекала более на помост, стал слышен долетавший с Западного озера [120] стук пестов — это толкли в ступах кору дерева зио [121] , и размеренный гул их, казалось, ударял в лунный диск.
Войдя в хижину, Ха взяла приготовленный заранее соломенный трут, разожгла огонь и пошла к озеру.
Лотосовая заводь, лежавшая перед храмом Бронзового барабана, соединялась с рекою Толить; и от самой деревни можно было проплыть к каналу До и попасть в Западное озеро. Вдоль берега вереницей
120
Западное озеро, находящееся ныне в черте Ханоя, было когда-то местом охоты и прогулок короля и знати, на берегу его стояли деревни рыбаков и ремесленников.
121
Зио — невысокое деревце, из волокнистой коры которого делают бумагу.
Ха подошла к самой воде и принялась размахивать горящим трутом. Не успела она разжевать свой бетель, как вдруг лежавшие на воде листья лотосов закачались, потом появилась раздвигавшая их носом небольшая лодка. Длинный шест, уходя в воду, задевал сухие листья, и они громко шуршали. Наконец лодка выбралась на чистую воду и причалила к пристани. Стоявший в лодке мужчина поднялся на берег, следом за ним плыл душистый запах лотосов.
Ха схватила Тьы за руку и заплакала:
— Знаешь, его плоты с корой зио спустились уже по реке.
— Чьи? Богатея Эна?
— Да. Они за пристанью Тем.
Слушая жалобный, словно молящий о спасении голос девушки, Тьы понимал, он должен как-то успокоить, утешить ее. Но что может он сделать? И он решился:
— Убью подлеца Эна, иначе этому не будет конца!
— Мне страшно. Ведь за убийство…
— Пусть только явятся за здешнею девушкой, — зловеще засмеялся он, — ноги отсюда не унесут. Я ему так и сказал.
Ха зарыдала в голос.
Она знала, убийство — страшное преступление, его не загладить, не избыть. Оно сулит лишь новые страхи и мучения.
Назавтра Тьы, прихватив длинный тесак, среди бела дня вышел за деревенские ворота. Был он в одной лишь набедренной повязке — словно собрался нести храмовые носилки.
Он прямиком, через поля, отправился к пристани Тем — по вечерам купец Эн всегда пьянствовал здесь с друзьями. Тьы на ходу то и дело вытаскивал тесак, словно примеряясь, как половчее с маху рассечь глотку купца и швырнуть его в реку.
Скорее всего, купец завалился в дом к какой-нибудь из певичек тут же, рядом с пристанью, но Тьы решил, что отыщет его и там отрубит купцу голову. Нет, Тьы не простит купцу тяжкой обиды! И отмщение близко, потому что враг где-то здесь, рядом.
Из года в год купцы сплавляли плоты с корою зио поближе к общине Быои и продавали ее мастерам, делавшим бумагу. Долог был путь их с верховьев реки Тхао до здешней пристани Тем. Тут вязанки коры складывали в огромные груды — никак не ниже известняковых гор, что высятся близ селений Иентхай, Донг или Хо.
Давным-давно искусные мастера-бумажники, выходцы из Дайты [122] , откуда они переселились на землю Быои, основали здесь деревеньку Ван и взялись за прежнее свое ремесло. Хижины их лепились возле огромных груд коры, из которой варят бумагу.
122
Дайты — название старого уезда; ныне уезд и город в провинции Бактхай, около 80 км севернее Ханоя.
Когда приходит пора сплава, на пристани Тем с утра до ночи шумят и рядятся хозяева плотов и перекупщики коры. Звонкая дробь фатя [123] порой
123
Фать — ударный музыкальный инструмент, сделанный из бамбуковой пластины, на которой играют двумя деревянными палочками.
Деревце зио хоть и невелико, а в разных местах имеет свое, особое название. К примеру, зио, что растет в лесах Люкиена, именуется «фо»; кора его суховата, мало в ней клейкости, да и самый луб короток и неширок, ибо деревья там растут низкорослые. Оттого-то плоты из Люкиена хозяева торопятся сбыть оптом. В Нгиало дерево это зовется «лэм», у коры его луб пошире, но тоже коротковат. За один только вечер в веселом заведенье, а бывает, за один-единственный кон игры плоты из Нгиало не раз и не два переходят из рук в руки, от хозяев к перекупщикам и снова к хозяевам, и цена на них то и дело меняется, как переменчивый ход плывущей по реке ряски. Лучше всего кора с берегов Тхао, луб ее и долог, и широк, и шелковист. Владельцы плотов с реки Тхао привередливы и цену запрашивают высокую, словно отцы, у которых на выданье красавицы дочки. А люди наперебой расхватывают их товар, набивают цену и, не успев сторговаться на пристани, торопятся следом за торговцами на постоялый двор в Хангхоа.
Среди тех, чьи плоты приходили с реки Тхао, богаче всех был купец Эн. Он всегда предлагал кору наивысшего качества. Да оно и понятно: под свой промысел он захватил все лучшие земли — вверх по течению от Хахоа. У кого еще было столько «товару с верховьев»? Каждый год причаливали к пристани вереницы его плотов, и богатство купца росло и множилось, как растут поднимающиеся до небес клубы дыма над малой вязанкой дров.
Уже смеркалось, когда Тьы подошел к пристани. Глянув вниз, он увидал целую череду плотов — на каждом, точно огромные скирды соломы, высились груды коры. Ее не выгружали на берег, потому что не успели еще назначить цену. Возможно, сам хозяин еще не прибыл.
Расспросив людей, Тьы узнал, что купец Эн и в самом деле пока не появлялся, прибыли лишь плотовщики, пригнавшие плоты с корой.
Жаль было возвращаться ни с чем. Да и гнев еще не остыл. Тьы стоял, не зная, как быть дальше. Вдруг он заметил горящий над водою светильник. А ну как это купец Эн подплыл и не успел еще объявиться на пристани? Нет, здесь надобно самому поглядеть. Сжимая в руке тесак, Тьы взобрался на плот бесшумно, как ящерица на стену.
Привалясь к вязанкам коры, челядинцы Эна распивали водку? усевшись вокруг ярко горевшего светильника на высокой ножке. Они и ухом не повели, когда Тьы вырос у них за спиной. Хозяина не было и здесь — Тьы сам в этом убедился.
Сходя на берег, он сунул тлевший соломенный трут под пальмовые листья, накрывавшие шалаш плотовщиков, и молча пошел прочь. «Сожгу плоты! — решил он. Может, хоть на душе полегчает…» В темноте Тьы никого не боялся. Он обрубил якорные канаты; и плоты вместе с людьми на них, медленно вращаясь, поплыли по течению. Испуганные крики понеслись над водой в ночном мраке. А еще через мгновенье ветер раздул тлевший потихоньку огонь, и алые языки пламени заплясали над плотами.
Тьы не вернулся домой ни на следующий день, ни к концу недели.