Западный (польский) вопрос
Шрифт:
Граф С. Потоцкий был начальником польской пехоты, знал о заговоре. Как человек дворянской чести он не выдал соотечественников, однако возглавить восстание отказался. Повстанцы режут и колют генерала Потоцкого, пока тот не испускает дух. [41]
Повстанцы окружают генерала Трембицкого, ехавшего в школу подпрапорщиков, за которой обязан был надзирать. Предлагают ему возглавить восстание. «Не приму начальства над вами; вы подлецы, вы убийцы», — отказывается генерал. Заговорщики убивают Трембицкого. Естественно, что честный генерал не попал в
41
Там же, с. 160.
У здания министерств повстанцы убили польского военного министра графа Гауке и начальника штаба армии полковника Мецишевского.
Повстанцы остановили карету генерала Новицкого, спросили, кто едет. Им послышалось Левицкий, то был русский комендант Варшавы. «Юноши» стали стрелять в карету, не проверяя.
Затем были расстреляны генералы Блюммер и Семионтовский.
Всего было убито шесть польских генералов, не желавших нарушить присягу.
В первой половине 19 в., по крайней мере в отношениях между благородными персонами, существовал определенный кодекс поведения. Но беспощадные действия польских повстанцев были уже предвозвестием террористического 20 века, не признающего никаких правил. На смену дворянскому кодексу шел буржуазный рационализм.
«Борцы за свободу» в течение первых часов восстания убили без суда и следствия в десять больше безоружных людей, чем было казнено Николаем за восстание декабристов. Однако заслужили только славословия со стороны прогрессивной общественности.
На следующий день, 18 (30) ноября, вся Варшава вместе с арсеналом была в руках повстанцев.
«Вешатели, кинжальщики и поджигатели становятся героями, коль скоро их гнусные поступки обращены против России», — напишет Данилевский по поводу восторженной реакции западной публики на польское восстание.
Паралич наместника
Великий князь Константин не сделал ровным счетом ничего, чтобы предотвратить разрастание мятежа.
Поручик В. Замойский от имени генерала Потоцкого просил Константина срочно направить дислоцированные в Царстве польском российские части на варшавских мятежников. Со схожими просьбами обращались к наместнику и члены Административного совета (правительства Царства польского). Константин наотрез отказался использовать против мятежников русские войска.
«Это русские; а я не хочу мешаться в начатое поляками». «Начатое в городе дело вовсе до меня не касается.» С такими безумными фразами наместник посылал подальше поляков, преданных законной власти и порядку.
Помимо русских войск покинул мятежную Варшаву и польский конно-егерский полк, еще несколько подразделений польской армии остались верны присяге. Однако наместник великодушно отпускает всех верных Российской империи польских военнослужащих обратно, в восставшую Варшаву.
Глава власти в Царстве польском занимает позицию зрителя в опере, в то время, когда в Варшаве идет истребление всех пророссийских сил, выращенных немалыми усилиями за предыдущие пятнадцать лет.
По сути он делает все от него зависящее, чтобы пламя восстания разгорелось поярче. Если вспомнить трудовую биографию Константина Павловича, то он способствует
Поверить в непроходимую тупость великого князя тяжело. Возможно, в его голове играл доведенный до крайности идеализм в стиле Александра Благословенного. Будучи не только братом, но и духовным близнецом императора-либерала, Константин мог принять политкорректное решение, что надо дать мятежникам понаслаждаться свободой, пусть и ценой крови русских военных и пророссийских поляков. Пусть поляки сами осознают благостность российского подданства, за это и несколькими сотнями жизней пожертвовать не жалко.
А, возможно, Константин занимался прямым потворством заговорщикам, видя в них прогрессивных и просвещенных европейцев, идущих в ногу с мировым прогрессом.
Вследствие созерцательной позиции наместника все больше поляков-русофобов разделяло мнение, что империя парализована безволием, и в том, что Запад скоро придет к ним на помощь.
Армия Царства польского и повстанцы, среди которых было много ветеранов наполеоновских войн, без помех создали объединенное войско в 80 тыс., обладавшее 158 орудиями.
Мятеж охватывает и варшавское простонародье. Мохнацкий пишет, что народ должен был «оживлять» военное восстание и придавать ему вид революционно-обывательского. В восстание 1830 г. также как и в 1794 г., городскую чернь распаляли криками на тему русские режут наших. Как признается участник восстания, визгливое распространение вранья «помогло нам взволновать чернь». [42]
Взволнованный народ, не видя перед собой русских обидчиков, громил лавки и конторы, особенно еврейские, брал штурмом погреба. [43]
42
Там же, с. 189.
43
Там же, с.197.
Следствием непротивленческой позиции наместника стало то, что Административный совет решили договориться с восставшими. Как сформулировал министр финансов князь Любецкий, в наступивших штормовых условиях следует «приступить к договору с бурей».
В Административный совет приглашаются новые члены из числа руководителей восстания. Так польское правительство превращается в революционный орган.
К началу декабря восстание охватило уже все Царство польское. 5 декабря власть в качестве диктатора принял генерал Ю. Хлопицкий.
Численность вооруженных мятежников, насчитывавшая в начале восстания 35 тыс., к рождеству выросла до 130 тыс., из которых около 60 тыс. составляли хорошо обученные солдаты и офицеры польской армии, которых Российская империя последние пятнадцать лет усердно готовила к борьбе с потенциальным западным противником.
Мятежникам достался огромный арсенал крепости Модлин.
Немногочисленные русские подразделения вынуждены были покинуть районы, занятые повстанцами и мощным польским войском. Хотя Россия обладала крупной армией, однако ее части были раскиданы по огромной территории империи — дороги делали концентрацию и переброску войск чрезвычайно длительной задачей.