Западный ветер — ясная погода

Можейко Игорь Всеволодович

Существует достаточно обширная апологетическая литература о принце Коноэ. Образ великого государственного деятеля, который выходил на авансцену политики в критические моменты японской истории для того, чтобы внести разум, умеренность и сдержанность в ход событий, человека мягкого и в целом скорее жертвы обстоятельств, оказавшихся сильнее его, нежели реального лидера японского милитаризма, встречается не только в японской, но и в западной литературе. Достаточно привести характеристику Коноэ, предложенную американским исследователем Толандом: «Коноэ был уникальной личностью — князем по рождению и социалистом в глубине души. Он казался мягким, застенчивым, чуть ли не слабым. Для тех, кто знал его хорошо, он представлялся

человеком болезненно совершенного вкуса и отличался такими широкими интересами, что мог выслушивать с сочувствием представителей всех политических взглядов. В действительности тот факт, что он с таким сочувствием всех выслушивал, создавал впечатление у каждого, что он согласен именно с ним. Он никогда не мог принять решение сразу, так как ему требовалось время, чтобы ознакомиться с точкой зрения всех заинтересованных сторон, но после того как он принимал решение, почти ничто не могло заставить его изменить свою точку зрения. «Он становился несокрушимым», — вспоминал его секретарь... Будучи продуктом изысканного общества, одной ногой стоявшего в прошлом, другой — в будущем, принц Коноэ скрывал под своей учтивостью и личным обаянием глубокое чувство преданности своей стране и такой глубокий цинизм, что он не доверял ни одному человеку, включая себя самого».

Разумеется, утверждения о миролюбии и тем более о каких-то «социалистических убеждениях» Коноэ неверны. Коноэ стоял во главе правительства в 1937 г., когда началась японская агрессия в Китае; будучи вынужденным оставить этот пост в 1939 г., когда японские войска завязли в Китае, он не отошел от руководства страной. Мы находим имя Коноэ в списках всех основных групп и течений за ликвидацию демократии в Японии, за усиление военного комплекса. Коноэ возглавлял движение за новую политическую структуру, стоял во главе милитаристской Ассоциации помощи трону; он был одним из основных акционеров монополистической группы «Сумитомо» и зятем главы этого концерна. И не случайно в момент, когда японские милитаристы официально приняли лозунг «Не упустить автобус», они поставили во главе страны именно Коноэ.

Генерал-лейтенант Хидэки Тодзио по прозвищу «бритва» получил известность как командующий военной полицией («кэмпейтай») Квантунской армии. Он, судя по всему, был не подвержен коррупции, стоял за строгую дисциплину; «генокудзио» (неповиновение) было для него абсолютно непростительным преступлением, и это обеспечило ему поддержку консервативных кругов японской армии, которые и вытолкнули его на поверхность политики.

Третий член этого правящего союза, министр иностранных дел Мацуока, был раньше председателем правления Южно-Маньчжурской железной дороги, ставленником концерна «Мицуи». Он еще по маньчжурским временам был тесно связан с генералом Тодзио. Говорун и удивительно шумный человек по прозвищу «господин 50 тысяч слов», он казался взбалмошным, чересчур эмоциональным и суетливым. В то же время американский посол Крейг вспоминал: «Я никогда не встречал человека, который бы так много говорил и притом так мало проговаривался».

Остальные министры решающей роли в политике не играли, но все вместе они представляли крупнейшие монополистические группы страны: «Сумитомо», «Мицуи» и «Мицубиси».

На четвертый день своего существования кабинет Коноэ единодушно одобрил принципы новой национальной политики, которая должна была позволить Японии достойно встретить «беспрецедентное испытание» в ее истории. Целью политики объявлялось достижение всеобщего мира, но путь к нему лежал через установление «нового порядка в Великой Восточной Азии», т. е. через войну. На первом этапе создавалось новое объединенное государство в составе Маньчжурии (Маньчжоу-Го), Японии и Китая под предводительством Японии. Вся нация должна была быть мобилизована для достижения этих целей, и каждый гражданин должен был помнить, что его усилия и его

жизнь принадлежат государству.

Ряд причин побудил Японию в 1940 г. обратить основное внимание на Юго-Восточную Азию. Главной из них было крушение надежд на быстрое завоевание Китая и получение таким образом сырья и продовольствия для дальнейшей экспансии, в первую очередь против СССР. Война пожирала все больше стратегических материалов, а источники их были ограниченны. Хотя реальную помощь Китаю пока оказывал в основном Советский Союз, позиция США в отношении Японии с каждым месяцем становилась все более жесткой и должна была еще более ужесточиться, так как отказываться от агрессии в Китае Япония не намеревалась.

Война в Европе неожиданно открыла перед Японией новые возможности. Быстрая победа Германии позволяла (при условии, что Германия отнесется с пониманием к японским планам) прибрать к рукам те части Юго-Восточной Азии, которые в ходе побед гитлеризма лишились поддержки своих европейских метрополий. И соображения, стоявшие за надеждами токийских стратегов, были весьма вескими.

Юго-Восточная Азия представляла собой огромный регион, состоявший из нескольких стран, которые значительно отличались одна от другой, но вместе с тем были объединены как географически, так и исторически.

Условно Юго-Восточную Азию можно разделить на две части — материковую и островную. На материке находились Бирма, Таиланд, Французский Индокитай (Вьетнам, Лаос и Камбоджа), Малайя. Большая часть населения региона концентрировалась в двух странах островной его части — Индонезии (которую называли в то время Нидерландской Индией) и на Филиппинах. Все эти страны лежат в тропическом поясе, к началу войны они были (по сравнению с Японией и Китаем) слабо населены и обладали громадными неосвоенными горными и лесными территориями.

Весьма важной чертой, связывавшей регион политически, было то, что, за исключением Таиланда, все упомянутые страны были колониями западных держав. Бирма и Малайя принадлежали Англии, Лаос, Камбоджа и Вьетнам — Франции, Индонезия — Голландии, Филиппины — Соединенным Штатам. Соответственно экономика всех этих стран, несмотря на большие различия, имела общие черты она была сырьевой, рассчитанной на снабжение метрополий, притом отсталой, с сохранением господства мелкого крестьянского хозяйства.

Именно в силу сырьевой ориентации их экономики страны Юго-Восточной Азии были сущим кладом для Японии. Владение ими давало прежде всего возможность полностью решить продовольственную проблему, так как товарный рис производился в больших количествах в Индокитае и особенно в Бирме — в то время главном экспортере риса в мире. В Индонезии существовали значительные нефтяные промыслы, была нефть и в Бирме. В Юго-Восточной Азии была сконцентрирована почти вся мировая добыча каучука, добывалась значительная часть олова, вольфрама, свинца, серебра и т. д. Таким образом, обладание запасами Юго-Восточной Азии решало проблему стратегических резервов как в ходе войны с Китаем, так и на следующем этапе — во время планируемого похода против СССР.

В расчетах японских стратегов важное место отводилось тому факту, что страны Юго-Восточной Азии были лишены независимости и Япония могла выступить в качестве их освободительницы от «белого» гнета. Расчет на это имел под собой реальные основания.

Национально-освободительное движение к началу войны в той или иной степени проявляло себя во всех странах Юго-Восточной Азии. Наибольших успехов оно достигло в Бирме и на Филиппинах, где уже существовали колониальные парламенты, политические партии, профсоюзы и где проблема достижения независимости ставилась на повестку дня. В большинстве стран национально-освободительное движение сопровождалось распространением социалистических идей. Наконец, во всех колониях начало войны в Европе послужило толчком к росту требований независимости.