Запах атомной бомбы. Воспоминания офицера-атомщика
Шрифт:
Музруков Б. Г. родился 11 октября 1904 года в г. Лодейное Поле. В 1922 г. окончил среднюю школу, поступил на рабфак, затем в Ленинградский политехнический институт. В 1929 г. Музруков Б. Г. заканчивает институт и его направляют на Кировский завод мастером. Уже через два года он — заместитель начальника цеха, затем начальник цеха, а в 1938 г. — главный металлург завода. В 1939 г. под его руководством на заводе было освоено изготовление литых башен для танков вместо клепаных, за что в мае 1939 г. он был награжден орденом Трудового Красного Знамени.
В октябре 1939 г. по решению Политбюро и приказу наркома тяжелого машиностроения Музруков Б. Г. назначен директором
В 1947 г. решением правительства Музруков Б. Г. был переведен на химкомбинат «Маяк». За работы по созданию и освоению производства плутония для первой атомной бомбы Музруков Б. Г. в 1949 г. одним из первых в стране становится дважды Героем Социалистического Труда.
После «Маяка» Музруков Б. Г. некоторое время возглавлял 4-е Управление Минсредмаша. В июне 1955 г. он становится директором КБ-11 (ВНИИЭФ) и руководит им почти 20 лет до ухода — на персональную пенсию союзного значения в 1974 г. В 1962 г. награжден Ленинской премией. Период его работы во ВНИИЭФ отмечен огромным объемом разработанных атомных зарядов для всех родов войск, а также развитием промышленной базы и социальной структуры города.
Генерал-майор Музруков Борис Глебович награжден тремя орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, тремя орденами Трудового Красного Знамени, орденом Кутузова I степени, орденом Отечественной войны I степени. Умер 31 января 1979 г.
Шаронову кое-как удалось нейтрализовать взрыв негодования, направив его в сторону письма, но покинули мы собрание расстроенные и обозленные.
Конечно, гарнизонным офицерам «сухой закон», хоть и вносил некоторые неудобства, но все же — был терпимым, так как они имели свободный выезд в Керчь. Но для нас, молодых и неженатых, отсутствие спиртных напитков в условиях закрытого выхода, казалось катастрофическим.
Думаю, это решение отцов-командиров оградить нас от пагубного зелья, было не до конца продуманным. Оно посеяло новые семена недовольства армейской жизнью. Если многие и так не имели желания служить, то теперь появилось желание покинуть армию навсегда. И не столько из-за «сухого закона», сколько от осознания того, что армия и свобода личности — понятия несовместимые.
К этому прибавился приказ о том, что в столовую и из столовой курсанты должны ходить строем. Якобы для выработки строевой выправки… Правда, этот приказ оказался мертворожденным и ни разу не был выполнен, но свое отрицательное действие оставил.
Шел третий месяц военной жизни. Я свыкся с армейской формой: офицерский китель уже не стоял колом, галстук не казался ненужной удавкой, серебряные погоны не мозолили боковое зрение и даже фуражка стала легче и удобнее. А аэродромная форма мне просто нравилась. Я быстро запомнил основное правило ее ношения — кожа к коже, и с удовольствием надевал легкие хромовые сапоги и остро пахнущий ремень с непривычной портупеей. Синие, хорошо сшитые бриджи, заправленные в сапоги, делали фигуру длинноногой и спортивной. Хотелось если и не маршировать, то бегать и прыгать. Все было ладно пригнано, ничего не болталось и не оттопыривалось. В такой форме легко было пролезть в узкий люк, преодолеть препятствие, выдержать порыв ветра и дождя.
С наступлением холодов приказом по гарнизону была введена зимняя форма одежды. Мы надели длинные, почти кавалерийские шинели и шапки-ушанки с голубоватым искусственным мехом. Стало тепло и уютно, но длина шинели несколько смущала, так как у остальных офицеров гарнизона она была короче. Другое отличие наших шинелей от местных заключалось в том, что спинной шов у нас еще не был распорот. С нераспоротым швом шинель походила на пальто. Ее невозможно было свернуть в скатку, как это предписывалось в прошлых уставах и все еще находило отражение в современных правилах ношения формы.
С этой недоработкой швейных мастерских быстро и бесцеремонно начали бороться воинские патрули. Они останавливали длиннополых офицеров, командовали «кругом» и здесь же, на месте, лезвием бритвы разрезали шов на несколько сантиметров. Мне казалось это глупым а патрулям — грубейшим нарушением формы. Каждый смотрел даже на такую мелочь по-своему. Такой взгляд со временем появился
Несмотря на то, что мы уже достаточно хорошо освоили изделия и стали носителями секретов с грифом «СС ОП», формально вручать нам в руки новое оружие командование не имело права. Ведь до сих пор мы не приняли воинскую присягу.
И вот этот день настал. Для командования и личного состава это должно было быть знаменательным событием. Были отпечатаны и размножены фотографическим способом пригласительные билеты такого содержания.
Командование, партийная и комсомольская организации подразделения тов. Князева приглашают Вас 19 ноября с. г. на товарищеский вечер-концерт в гарнизонном Доме офицеров. Начало вечера в 18 часов.
Программа вечера:
1. Торжественная часть.
2. Концерт художественной самодеятельности.
3. Товарищеский ужин.
4. Танцы и короткометражные фильмы.
Пригласительный билет на присягу. 1955 г.
Здание Дома офицеров, в котором мы принимали присягу. 2006 г.
Как видим, о принятии воинской присяги в приглашении не было ни слова, но о «товарищеском вечере-концерте» сразу же узнал весь гарнизон. Разрешалось присутствовать на торжестве вместе с офицерами и их «боевым подругам», как любил говаривать генерал Петленко. Начальство и преподаватели были с женами. Особенно бросалась в глаза дородная рыжая жена генерала Петленко, одетая в длинное и яркое платье. Не осталась незамеченной то ли жена, то ли подруга подполковника Шаронова, которую наши остряки сразу же прозвали «шароновской мумкой». С женами были также майоры Бугаенко и Свиридов.
Некоторые курсанты тоже пригласили девушек. Это были хорошо знакомые лица из подразделений бытового обслуживания и медсанчасти. Вызвал удивление и восторг младший лейтенант из электриков Варенников, который с собой привел дочь начальника гарнизона генерала Чернореза. Среди нас уже давно ходили слухи о необыкновенном и дальновидном увлечении нашего коллеги. Кто-то где-то его видел с генеральской дочкой, но вот так — открыто, у всего гарнизона на глазах, они появились впервые.
— Молодец, Серега! Ему теперь не надо искать на карте точку, где он будет служить. Даю голову наотрез, что он останется здесь, в Крыму, — восхищенно говорил рыжий, как медь, Ливанов.
— А ты, Валерка, разведай — нет ли у генерала еще одной дочки. Может, и тебе повезет, — хихикнул Камплеев.
— С моим колером волос и пролетарским происхождением — служить можно только в Сибири, да и то — подальше от населенных пунктов.
— Тебе легче. Ты уже все знаешь, а мы должны гадать и мучиться неизвестностью.
Зал Дома офицеров был полностью заполнен. Наши ребята сидели слева плотной группой. В первых рядах расположились преподаватели. Вся правая часть зала была отдана приглашенным. На сцене за столом сидели генерал Петленко, комендант гарнизона подполковник Довженко, гость из Центра полковник Назаревский и командир сборов подполковник Князев.
Подполковник Шашанов по списку вызывал принимающих присягу с упоминанием полного звания — инженер-младший лейтенант. Офицер подходил к невысокой трибуне, стоящей в зале перед первым рядом присутствующих, зачитывал текст присяги и ставил подпись.
Церемония принятия присяги шла без накладок и сбоев, хотя некоторые во время вечерних дискуссий в казарме грозились отказаться от присяги. Мотивировали они это тем, что их недовольства и требования могут быть приняты и учтены только до принятия присяги. До этого момента они еще не настоящие военнослужащие, с которыми начальники вынуждены будут считаться, хотя бы из боязни скандала. После подписания текста присяги все пути назад уже отрезаны, суровые воинские законы вступают в силу, и малейшее сопротивление или неповиновение будут караться на законных основаниях.