Запах атомной бомбы. Воспоминания офицера-атомщика
Шрифт:
Однако искусственного небесного тела с необходимыми приборами, которыми планировалось измерять магнитное поле Земли, еще не существовало. Академия наук не смогла изготовить приборы к назначенному сроку. Королев предложил быстро собрать один простой спутник без какой-либо научной аппаратуры. В противном случае процесс мог затянуться и, по всей вероятности, американцы запустили бы свой спутник первыми.
Проекты и сроки запуска спутников обе стороны держали в глубочайшем секрете. Поэтому когда советский спутник оказался на околоземной орбите, это вызвало в США настоящий шок. На такой резонанс не рассчитывали ни Королев, ни Хрущев.
Первый
Все эти сведения сейчас опубликованы в открытой печати. Тогда ничего этого мы, несущие службу в арсенале, не знали. Но хотелось бы обратить внимание на то, что к нам головные части ракет стали поступать еще задолго до их успешных пусков. Пока одни выпускники ХПИ принимали участие в испытаниях межконтинентальных баллистических ракет и определяли эллипс рассеивания макетов их головных частей, другие выпускники уже готовили к работе их боевые головные части.
Принципиальных отличий в принципе действия и устройстве новых изделий не было, а конструктивные особенности мы освоили очень быстро. Еще раз напоминаю, что у нас на дворе была поздняя осень 1956 года.
Дубикайтис пришел в нашу комнату и с ужасом сообщил известие о том, что с Нового года намечается увеличение бригады с 32 до 74 человек. Будут введены несколько новых инженерных должностей. Это его более всего тревожит. Если его переведут из техников в инженеры, он теряет единственную причину, по которой хочет демобилизоваться. На днях его отправляют в командировку в Москву. Там он надеется пробиться к начальнику главка Егорову и изложить все свои требования.
Спустя несколько дней Дубикайтис вернулся из командировки в приподнятом настроении. Вечером он нам рассказывал о своих делах.
Конечно, далее отдела кадров его не пустили, но выслушать все же выслушали. О демобилизации, как ему сказали, не может быть и речи. Но на перевод в другое место службы можно рассчитывать.
И тут, как говорит Володя, начались «издевательства»: ему устроили экзамен по профессиональной подготовке. Спрашивали по материальной части, по условиям хранения: какая температура хранения, какая должна быть влажность в помещении? После этого решили составить рапорт начальнику главка об откомандировании Дубикайтиса в Главное управление кадров (ГУК). Пусть, говорят, отправят куда-нибудь на север «на работу по специальности». При этом Грачев понимающе переглянулся с присутствующими в кабинете сотрудниками.
Но Дубикайтис был и этому рад. Он считает, что с другого места службы будет легче демобилизоваться или устроиться в какой-нибудь НИИ, как это сделали Кордовский и Подлесный. Пересторонин мрачно молчал, так как принял решение продолжать службу.
Он только возвратился из райцентра, куда его отправило общество для закупки водки и вина к предстоящему Новому году. После рассказа Дубикайтиса решено было отметить это событие. Из 16-ти бутылок шесть было выпито в тот же вечер. Кроме нас троих, в застолье приняли участие наши друзья по сборочной бригаде: Клепинин, Мухлынин и Москвин.
В этот вечер в клубе должна была состояться лекция-концерт о Чайковском. Собирались идти все, но не пошел никто. Клепинин сошел с дистанции первым и уснул
— Твоя первая обязанность — сделать себя самого счастливым. Если ты счастлив, то ты делаешь также других счастливыми. Счастливый может видеть вокруг себя лишь счастливых.
— Мне это понятно. Мне это нравится. Наливай, Володя, еще по одной, сделай и себя, и меня счастливым, — встрепенулся его собеседник.
Дубикайтис досадливо поморщился, но все же вина в стакан налил Москвин.
— Вот видишь, Валентин, с кем приходится работать: я ему — о морали и стремлении человека к счастью, а он мне — давай лучше выпьем.
Я ему — о разуме и мышлении, а он мне — давай сообразим еще по стаканчику. Нет, это — не Рио-де-Жанейро, это — значительно хуже. Надо отсюда убегать, и как можно быстрее.
На объект приехало большое начальство — начальник Главка Егоров, его заместитель Боровков и несколько полковников. По этому поводу везде, где только можно, наводили порядок. В производственных помещениях был объявлен большой аврал: все лишнее оборудование и тара были спрятаны в кладовые, стены, полы и плафоны протерты влажными тряпками, стенды и пульты аккуратно расставлены вдоль стен, сборочная площадка со стапелями освобождена и приготовлена к работе. Все знали, что Егоров имел привычку неожиданно объявлять ночью тревогу и производить контрольную сборку одного или двух изделий. Поэтому необходимые инструменты и приспособления были заранее приготовлены и проверены. Но тревоги не последовало, и Нырков неспеша начал плановую сборку изделий со всеми необходимыми предосторожностями. Весь секрет заключался в том, чтобы к моменту прибытия в здание высоких гостей, сборка находилась на самой выгодной стадии и выглядела по деловому привлекательной.
С этой целью нам выдали новые белые халаты и шапочки, а тем, кому это положено, — белые перчатки. В зале царила деловая тишина. Слышны были только команды и шелестящие звуки цепей. Все незанятые в работе люди сидели в подсобных помещениях, никакого лишнего хождения по залу не было.
Начальство прибыло в ожидаемое время. Вместе с гостями было все руководство арсенала. Полковник Нырков по форме доложил о проводимых работах и смешался с группой прибывших. Основным докладчиком был Филиппов. Он водил руководство Главка по рабочим площадкам и помещениям и давал необходимые объяснения.
На несколько минут Егоров задержался около стапеля, где собиралась «тройка», что-то спросил, наклонившись к Филиппову, и неспеша последовал дальше. Никаких разговоров с исполнителями никто не вел.
Посещение нашего сооружения прошло быстро и, как нам показалось, успешно. Все заняло не более 20 минут.
Взволнованный Нырков, каким я его никогда не видел, пришел в себя и его голос снова зазвучал во всех концах зала. Он по привычке ссутулился, обмяк и семенящей походкой направился в свою загородку. Возбуждение выдавал только легкий румянец на его белом лице да чуть больше, чем всегда, расширенные глаза.