Запах денег
Шрифт:
— Что вы! — ахнул Махно.
— Взять его! — рявкнул полковник. Он после чеченских бандитов больше всего фальшивомонетчиков ненавидел.
Месяца три, вопреки неодобрительному гулу международной правозащитной общественности, Митрофан Махно просидел в Лефортово.
Давал показания.
Когда же всё выяснилось, его место на нарах заняли директор плодоовощного рынка Алексей Червяков и президент сети магазинов интимных товаров Альберт Зигмайтулин.
Во время отсидки в тюрьме
“Не хорошо быть богатым! Подло!” — все время бормотал про себя слегка обезумевший Митрофан.
И тогда он решил продать свои живописные шедевры, галерею на манеже, квартиру на Лубянке с золотым унитазом, а наличность перевести в сиротские приюты.
А самому вернуться на горькую стезю постмодерниста-передвижника.
Сказано — сделано.
Стал он бродить по Красной площади, да всё изображать в виде квадратов.
И Спасскую башню, и Лобное место, и даже прогуливающегося с небольшим мопсиком Президента РФ.
Так и получалось у него, Президент — большой квадрат, мопсик — поменьше.
Тут, на беду, мимо горемычного творца, проходил полковник Звягинцев со своей группой захвата в шерстяных масках.
Посмотрел он кубистские полотна, и побагровел как бурак.
— Никак он, подлец, Президента с евойной псинкой за квадраты почитает?! Взять его! — скомандовал он своим молодцам.
Опять посадили Махно в Лефортово, прямо в камеру к директору рынка Алексею Червякову и бизнесмену интимщику Альберту Зигмайтулину.
— Зачем ты нас кладанул? — чуть заикаясь от гнева, спросил Митрофана Червяков.
— Дай-ка я его пришью! — предложил Зигмайтулин.
— А вы сами хороши, — обиделся Махно. — Зачем мне было фуфел толкать?
Все задумались.
Вдруг, гремят ржавые запоры, а на пороге камеры вырастает бравая фигура полковника Звягинцева.
Все, братья-кролики, — говорит. — Айдайте на свободу!
— В расход пустите, что ли? — чуть заикаясь, спросил Алексей Червяков.
— Я же сказал — на свободу! — во весь рот улыбнулся Анатолий Звягинцев. — В честь инаугурации очередного Президента РФ! Не рисуйте только, пожалуйста, фуфелы. Время теперя строгое! Не до шуток-с!
И время, действительно, наступило, хотя и строгое, но замечательное.
Очень быстро Алексей Червяков, победив азербайджанскую мафию, прибрал к своим рукам все подмосковные рынки, фантастически снизив цены на инжир и свёклу.
Альберт Зигмайтулин, этот парнишка, быстро разнюхал что чего, закрыл сеть интимных магазинов, и перекупил у армянской диаспоры московский Центр просветления Хабборда, с многомиллионным оборотом и филиалами в каждой деревне.
Митрофан же Махно опять художником реалистом стал, правда, с небольшим модернистским оттенком.
Даже фамилию сменил.
Теперь
Митрофан Шишкин.
Картину новую навоял.
“Гибель олигархов” называется.
На госпремию мужик лыжи навострил.
И, скорее всего, премию получит.
По слухам, из источников приближенным к Кремлю, Президенту картина понравилась.
Он лишь слегка на модернизм попенял.
Лиц олигархов не разобрать.
Начисто!
Все изображены с кубистским уклоном.
Но это ничего.
Митрофан исправится.
Свою же госпремию Махно обещал через газету “Коммерсант-Дейли” на реставрацию Музея милиции перевести.
Там теперь его фуфел в 1.000.000 $ хранится за пуленепробиваемым стеклом, да двумя головоломами в масках по бокам.
И эти меры предосторожности можно понять.
Фуфел-то вона какой!
Суммища!
Мало ли чего может случиться.
Капсула 2. БЛИСТАТЕЛЬНЫЙ ЧЕЛНОК
Он сидел у окна плацкартного вагона и тихо, но отчетливо шептал:
“Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко…”
Тут он запнулся, мучительно нахмурив лоб.
— Как там дальше? — посмотрел он на меня.
Я легко подсказал любимые мной с детства стихи:
“Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день”.
Продекламировав, я пристально вгляделся в своего соседа.
Бакенбарды его слегка поистрепались, знаменитая кучерявая шевелюра слегка поседела. Но — глаза! Гениальные, пронзительные глаза.
Не было никакого сомнения, предо мной сидел Александр Сергеевич Пушкин. И это в двадцать первом веке!..
И словно подтверждая мои размышления, Пушкин сказал:
— Что ж… Неплохо я писал… Неплохо…
— Александр Сергеевич, это вы? — взволнованно спросил я.
Поезд дернулся. Мимо нас поплыл полустанок с голыми березками, дворняжками, карликовыми милиционерами с большими резиновыми дубинками.
— Я, — грустно сказал Пушкин.
— Но ведь прошло столько лет?!
— Я и сам удивляюсь… Время не властно надо мной.
— Но как же Дантес? Кровь на снегу? Секунданты?
— Так его звали Дантес? — спросил Пушкин.
— Конечно! Неужели вы не помните?
— Дантес, Данзас… В моей голове все перемешалось, — печально улыбнулся Пушкин. — Кстати, после той дуэли я выжил… Только мне пришлось скрыться.
— Но Натали? Неужели вы забыли и Натали?
— Она, кажется, слегка косила? — внимательно посмотрел на меня Пушкин.
— Вы у меня спрашиваете? — удивился я.
— К сожалению, теперь даже само имя — Натали, кажется мне вычурным. Теперь я работаю больше среди Танюх, Катек, Варюх…
К нам подошел проводник, здоровый мужик, с завязанной косичкой на затылке. Из кармана куртки проводника торчало горлышко водочной бутылки.