Запах лимона
Шрифт:
— Хип, хип… Ура. — Негромко, но совершенно ясно. — Хэ, Пальмерстон… Алло, Пальмерстон… Вещица наша. Целый ящичек. Стойте над люком. Я вам передам.
Сэр Смоллуэйс, кажется, позабыл осторожность… Но, собственно, чего он должен остерегаться? Если бы там, наверху, было что-нибудь неладно, — поднявшийся только что впереди него Пальмерстон известил бы его. Пальмерстон настороже за всех.
Бережные руки осторожно приняли в полумраке люка небольшой пакет, завернутый в мокрый, сочащийся кусок материи.
Сэр Смоллуэйс рассчитывал обменяться с инженером Пальмерстоном энергичным рукопожатием, —
Но пятьдесят пальцев, — такого рукопожатия не ожидал сэр Смоллуэйс!
Под усиленным конвоем маленький пакет, завернутый в большую мокрую тряпку, доставлен в лабораторию… Лучшие профессора склонились над ним. Приняты все меры предосторожности. Разрушительная сила «Революционита», источника неисчерпаемой созидательной энергии, всем хорошо известна…
Свинцовый ящичек, треснувший, очевидно, при падении, обрывки какой-то ткани, бумажная обертка, — скрывают невзрачный голубовато-серый камень. Вот и все. И такая невероятная сила.
Под усиленным конвоем шесть любознательных исследователей недр земных доставлены в ГПУ.
На простой телеге в покойницкую привезли Брегадзе-Мак-Кина-Крузе-Сатановского-Пальмерстона-Бек-Салтанова — труп. А в листке в покойницкой к трупу № 149 не приписали даже и одной фамилии.
«В нашей тяжелой борьбе за освобождение трудящихся всего мира мы не рассчитывали и не рассчитываем на чудесные открытия. Упорный бой на фронтах производственном и культурном — пути наших побед…»
«Большевистская стойкость, помноженная на науку, сломит мировой капитал».
«Союз пролетариата и техники дали нам залог грядущей победы…»
«Революционит — подарок трудящимся СССР — трудящимся всего мира».
Яркие зовы на алых плакатах в день годовщины Октябрьской революции.
Тревожные крики бюллетеней фондовых бирж сегодня на первой странице западных газет.
Академия Наук СССР опубликовала отчет о работах над Н.Т.У. Результаты попыток превзошли все ожидания.
Новая сила вошла в мир. Сила эта — Революционит. Революционит — достояние трудящихся.
Борьба за него кончилась. Начинается борьба с ним в руках.
Красным по белому будет написана ее история.
Лондон (ТАСС) 10 ч. 30 м. утром от вторичного удара скончался тот, кого можно было считать воплощением владычества мирового капитала — «Хозяин Сити», — лорд N.
Приложение. Лев Успенский о романе «Запах лимона»
Шаг третий, спаренный
1925 год. Я — первокурсник этих самых ВГКИ при ГИИИ, студент. Студент тогдашний, не теперешний. Никаких стипендий; напротив — «плата за право учения». За посещаемостью лекций следить отнюдь не приходилось: не успевшие уплатить, лазали в аудитории со двора, по дворам и через окна. Девиц с большим удовольствием подавали туда же на руках. А у главных дверей монферрановского дома нелицеприятно
Так было напечатано в стенгазете курсов.
Мы, студенты, напоминали тогда пушкинских воронов: «Ворон, где б нам пообедать, как бы нам о том проведать?» Шел нэп. Мы были бедны, как церковные крысы. И лишей, чем нам, приходилось, пожалуй, только просто безработным.
Лев Александрович Рубинов, мой друг с семнадцатого года, был в те дни именно таким безработным. Лева Рубинов — необычный человек, как ранее уже говорилось. Жизнь его была подобна температурному графику лихорадочного больного. Он успел побывать уже и следователем ЧК, и прокурором, и одним из самых популярных в двадцатые годы петроградских ЧКЗ-адвокатов; в начале Революции он возглавлял в Петрограде одно из значительных наркомпросовских учреждений того времени — я уже не могу сказать, как оно называлось — то ли Колдуч, то ли Комдуч. В тридцатых годах ему случалось работать экономистом и юрисконсультом на многих ленинградских предприятиях. Но как-то так получалось, что между двумя «высокими» должностями у него всегда пролегали периоды полной безработицы, случалось, довольно долгие. Я о нем уже рассказывал в главе об ОСУЗе.
Так вот. Однажды, осенью 1925 года, безработный Лева Рубинов позвонил по телефону студенту Леве Успенскому.
— Лева? — как всегда, не без некоторой иронической таинственности спросил он. — У тебя нет намерения разбогатеть? Есть вполне деловое предложение. Давай напишем детективный роман…
Двадцать пять лет… Море по колено! Роман так роман, поэма так поэма, какая разница?
— Давай, — сказал я. — Какая тема?
— Первая глава уже есть. Помнишь, я жил три года в Баку? Если не возражаешь, дернем на бакинском материале, а?
— На бакинском? Ну что ж, давай… Но тема, сюжет?
— Скажу коротко… «Лондон, туман, огни…» В Лондоне (а хочешь — в Париже!) собрались, так сказать, акулы и гиены международного империализма. Они засылают группу диверсантов в Советский Союз. Цель — уничтожить три ведущие области нашей экономики: нефть, транспорт, уголь. Эн-Тэ-У… Каково заглавие, а, Лева? «Энтэу»!!
— Так… Ну что же (в 1925 году в такой тематической заявке не чувствовалось еще пародийности) — ничего! А что дальше?
— «Дальше, дальше»! — справедливо возмутился Лева Рубинов. — Дальше, брат, давай уж вместе выдумывать!
…С той далекой поры я написал не один десяток книг, повестей, романов и рассказов. Случалось, они писались легче, случалось — труднее. Но всегда этот процесс меня устраивал, нравился мне, радовал меня. И все-таки за всю свою долгую литературную жизнь я ни разу не испытал такого удовольствия, такого, почти физического, наслаждения, как в те дни, когда мы вдвоем с Левой Рубиновым писали свой «детективный роман».