Запах медовых трав
Шрифт:
— Прошу, выпейте чаю. Извините… Как вас звать?
В чуть-чуть раскосых глазах гостя вспыхнуло на миг изумление, потом он расхохотался и что есть силы хлопнул хозяина по плечу.
— А, вон оно что! Так ты, значит… ты меня не узнал, дружище? Я Хоай. Забывчив ты, я посмотрю. Хоай из Тханьфаунга! Теперь вспомнил?
Гость посмотрел своим ясным взглядом прямо в глаза Чаунгу. И Чаунг в самом деле вдруг вспомнил. Ах да… Хоай, Хоай из Тханьфаунга… Когда-то, десять с лишним лет назад, Чаунг был низовым партработником в Тханьфаунге, тогда он обедал и ужинал в доме Хоая… Картины тех лет всплыли в памяти Чаунга. Тогда его, молодого работника,
Чаунг поднял глаза и всмотрелся в сидевшего перед ним человека, поредевшие брови его изогнулись. Знакомые издавна черты вдруг явственнее проступили в облике старого друга, который сильно изменился: похудел и постарел. После десяти с лишним лет разлуки, после таких перемен в своей жизни Чаунг почти совсем забыл этого человека. Дружба Чаунга с Хоаем, наверное, была тоже искренней, но для него она осталась чем-то заурядным и преходящим, как и все обыденное. А для Хоая встреча с Чаунгом оказалась самым глубоким впечатлением жизни, которая прошла в деревне за живой изгородью из бамбука, — Хоай помнил его и никогда не забывал. Чаунг все вглядывался, подняв брови, в опаленное солнцем лицо Хоая. Да, но зачем этому крестьянину вдруг понадобилось добираться до него, Чаунга? Может быть… И вдруг все прежние воспоминания исчезли. Чаунг быстрым взглядом окинул друга. М-да… В наши дни это вполне обычное дело. Не привела ли к нему гостя какая-нибудь просьба? К примеру, он может попросить, чтобы Чаунг пристроил его где-нибудь в городе. Очень, очень возможно. Или по меньшей мере… Чаунг не стал додумывать, что по меньшей мере. Ясно, что с этими старыми друзьями нужна прежде всего осторожность. Как бы то ни было, его нынешнее положение, его высокий пост заставляет держаться совсем иначе, чем прежде. Решив так про себя, Чаунг не пожелал проявить радости и после того, как узнал друга. В подобной ситуации попробуй проявить излишнее радушие, потом не оберешься хлопот. Однако Чаунг все же отбросил маску суровой холодности и с деланной теплотой проговорил:
— А-а… да, Хоай… Вспомнил. Ну вот, чай…
Старый друг снова рассмеялся, показывая свои крупные, но белые и блестящие зубы.
— То-то. Я не сомневался, что ты меня сразу признаешь. В деревне женушка мне говорила: мол, смотри, друг тебя не признает, ты там со стыда сгоришь. Я ей, понятно, ответил: Чаунг не такой парень, мы с ним как родные братья. А женушка говорит: ведь уже десять лет с хвостиком минуло, тебя наверняка давно уже забыли. Я ответил ей, что посмотрим, чья возьмет. И поехал.
Фу, как нескладно выражается этот тип, какую околесицу он несет… Чаунгу стало не по себе от того, что старый друг сидит в его доме. Он почувствовал себя как человек, которому вдруг приходится ни за что ни про что терпеть неудобства. Чаунг многозначительно взглянул на часы, желая, чтобы гость это заметил. В ту же минуту у ворот послышался автомобильный гудок. Ворота распахнулись, и вскоре в комнату вошел шофер:
— Прошу вас, машина подана.
Чаунг нерешительно посмотрел на старого друга, улыбнулся краешком губ:
— Прошу извинить. Такое
Помолчав, Чаунг произнес, запинаясь, с вымученной улыбкой:
— А как насчет ночлега? Ночуешь здесь? Да?
Хоай так и прыснул:
— Какой может быть разговор? Неужели я от тебя пойду куда-то искать ночлег? У тебя, я понимаю, дела…
— Да, дела.
— Это я знал наперед. Такая уж у вашего брата доля.
Ван уже давно прислушивалась к разговору. Когда же раздался сигнал автомобиля, она вошла в комнату.
— Поедем, дорогая, — обернулся к ней Чаунг. — Да, познакомься с моим… — он замялся, — другом. А это Ван — моя жена.
Хоай посмотрел на Ван. При виде этой изящной женщины в красивом наряде он оробел, но через минуту робость исчезла.
— Подумать только, — сказал он, весь сияя, — а я и не знал. Мне-то казалось, что он так и останется холостяком.
Ван успела заметить прозрачность этих чуть раскосых глаз под черными, как бы подведенными углем бровями, и в ее взгляде на мгновение мелькнула растерянность, не отрывая глаз от подола своего платья, она улыбнулась:
— Вы к нам погостить? Простите, я была занята и не смогла сразу выйти к вам поздороваться.
Хоай покачал головой и замахал руками:
— Бросьте, какие могут быть со мной церемонии. Я ведь здесь свой человек. Спросите-ка старину Чаунга. Нас, как говорится, одна вша ела.
Хоай повернулся к Чаунгу:
— А теперь старина Чаунг взлетел, высоко взлетел.
Чаунг не отвечал. Он наклонился к плетеной клетке на полу. Пара голубей била крыльями в своей тесной тюрьме. Чаунг взял клетку и, подойдя к двери, крикнул:
— Ут, где вы? Будьте добры, отнесите-ка это на кухню.
Ван стало вдруг как-то не по себе от бестактности мужа. Неужели он не понимает, что делает, или, может, он ценит дружбу дешевле, чем пол, выложенный цветной кафельной плиткой? Холодное высокомерие в первые минуты встречи, а потом вежливая сдержанность — все это давало пищу для размышлений. Видно, не спокойно на душе у Чаунга. И чтобы Хоай не обратил внимания на странности мужа, она налила полную чашечку чая и придвинула ее Хоаю:
— Пейте, пожалуйста.
А тот так и сиял, радуясь встрече со старым другом, которого не видел многие годы, но твердую веру в которого сохранил.
— Скажи только, чтоб не оставляла клетку на сквозняке. Ночи теперь холодные, пропадет птица, — проговорил он, покосившись на Чаунга.
Опять вошел шофер, чтобы поторопить своего начальника.
— Ну ладно, ты… отдыхай, друг… А у меня срочное дело, — сказал Чаунг. — Очень жаль… конечно. Ут, пожалуйста, приготовьте постель для Хоая. Ван, едем, дорогая, уже опаздываем. Ну извини, Хоай, будь как дома.
Ван вдруг села напротив Хоая и, обернувшись к мужу, сказала:
— Я останусь. Поезжай один, дорогой.
— С какой это стати? — удивился Чаунг.
— Мне не хочется сидеть одной на концерте.
В голосе Ван слышались едва заметные сердитые нотки. Но Чаунг не обратил на это внимания, он быстро зашагал к машине. Затарахтел мотор, крякнул гудок, автомобильные шины зашуршали по дорожке. Ван придвинула чашечку с чаем Хоаю.
— Вы… вы пейте, пожалуйста, — сказала она, тихо улыбнувшись. — Муж так занят, в глазах темно. Все спешит, все торопится.
— Я и сам вижу. Сейчас без дела никто не сидит. А уж Чаунга-то я знаю хорошо. В работе он зверь, с головой уходит в дела, о себе и думать забывает, — проговорил Хоай, прихлебывая чай.