Запах разума
Шрифт:
– Защитные системы.
– Понимаешь, зачем они нужны?
Кажется, я впервые это до конца осознал. Я всегда жил в очень благополучном месте.
А пришельцам, кажется, не было так холодно от воды, как мы думали. Но я всё равно показал на пледы и стал объяснять, что надо закутаться.
Пришельцы, вроде бы, посмеивались - но теперь в их смешках мне слышалась какая-то неуловимая изнанка. Недобрая.
Они закутались в пледы, от пледов пахло домом - но под пледами от пришельцев пахло напряжением, тревогой и ещё чем-то. И этот запах раздражал Лангри
Дзениз и больной пахли слабее, Зергей и четвёртый пришелец - сильнее, но запах шёл от всех.
И тут мне пришло в голову: может, это просто тоска? Неприкаянность чужаков? Помноженная на страх - ну, это не очень хорошо, но ведь мы им совсем чужие, вдобавок они плохо нас понимают.
Сравнивают со своими - и им тоскливо.
Гзицино крикнула сверху:
– Идите завтракать!
– и Лангри перевёл в запах, а я сказал:
– Пойдёмте, - и показал рукой.
Они поняли и пошли. И их окружала пелена сложных чувств, где были и тоска, и неуверенность, и досада непонятно на что, и почти страх, и непонятно откуда взявшаяся злость. И если бы через всё это не пронюхивались любопытство и капелька дружеского участия - встречные бы отворачивались от этого запаха.
Испытатель N24
Наверно, не надо было, ёлки. Но я устал.
Я охерительно устал. До отупения. Всё же, ёлки, как во сне, как не взаправду, как бред какой-то. И я не так от болячек устал или от голодухи, как от этого бредового вокруг.
Я же от самого моста был, как во сне. Как не со мной всё - будто кино смотришь. Фантастическое, не так, чтобы очень крутое. Я бы не стал такое смотреть: никаких тебе битв, суперсилы, звездолётов, роботов - а только четыре полудохлых чухана, лес этот гадский, больно везде и выбраться нельзя.
А потом ещё - ушастые.
Сначала, вроде как, было смешно. Не, ну верно, хохма: ухи - такие лопушищи, собачья морда, шерсть... Смешно и не взаправду, как в мультике. А потом...
Кажется, это чувство, что всё - сон, начало ещё в кабинете у ихнего дока отходить. Главное дело, ведь это же медицина! Эта ненормальность - ихняя медицина! И эта медицина - по всем правилам: обезболили, стерильность, ёлки, операция...
Тараканом.
В докторе живут осы. Мать вашу. Осы в нём живут. И он их посылает делать уколы.
И нам теперь тут жить. С ушастыми, с собачьими мордами, где в докторах живут осы.
С их бабами - с этими сучками без сисек, зато с шерстью. И настоящих девок тут просто нет. Вообще нет. Совсем никак. Когда шерстяные сучки пришли в подвал и принесли одеяла, я вдруг понял: всё, Серый, тебе нормальных баб никогда в жизни не видать. Ни живьём, ни на картинках, ни на фотках, никак. Их тут нет, а есть только шерстяные ушастые сучки, и они, твари, хихикают, как настоящие девки.
А они все в шерсти. Как можно, чтобы баба была вся
А серый - не как я, а настоящий серый - он нас сходу невзлюбил, гнида. Он, главное дело, всё бдит - он хотел шмотки забрать, вместе с ножом. Устроил химическую атаку, падла - тем и уцелел.
Они тут все хиляки, эти ушастые. Я б его, ёлки, с полпинка бы сделал, не напрягаясь. У них нет мускулов вообще. Либо у них все мужики такие хлипкие, либо сейчас нет дома мужиков - вроде, никакой угрозы нет. Только это всё обман.
Потому что у них есть эта химия, ёлки. Скунсы вонючие.
Отравить тоже могут, стопудово. Удушить. Сюси-муси, ушастенькие.
Я чего подумал: все эти нацисты-расисты - уроды, ёлки. Придурки. Потому что негры-то люди, а евреи - и тем более. Вот сюда бы такого нациста - как бы он тут задрыгался, а?! Потому что ушастые - вообще чужие, чужее любых негров и евреев, в них ничего человеческого нет, всё ненормально, всё непонятно. Всё по-уродски.
Динька мне: "Ты нож убери, ты их не пугай, зачем?" - я их, ёлки, напугал! Да этот серый сам на меня уставился, как шарфюрер какой-нибудь на затурканного еврея! Удушил бы меня, если бы рыженький не вступился, который с Динькой договаривался. Напугаешь такого!
А Артик: "Нам тут жить". Ядрёна Матрёна, а я и не знаю, что нам тут жить, бляха-муха!
И Витя: "Не истери, Калюжный, держи в руках себя". Учителей развелось, как блох, кирпичу упасть некуда. Да, жить нам тут! Да, я себя идиотом чувствую, в этом одеяле и с ножом! Да, нефиг было забирать мою форму! Да, я не хочу мыться в тазу водой, которая течёт из какого-то дерева и пахнет деревом!
Этот их грёбаный дом был не лучше, чем лес! Не по-людски, вот! Всё не по-людски! И да, хотелось орать, ёлки! Хотелось кому-нибудь врезать или хоть стену попинать - потому что я понял: жить тут придётся. Жить тут! Всегда!
Я не подписывался жить так всегда! Среди - не то, что негров каких, а вообще не людей!
Лучше бы мы вообще ничего не нашли. Лучше бы шалаш в лесу, ёлки.
И, главное дело, я вдруг подумал, что Артик меня что-то меньше бесит. Пусть он хоть пидор, хоть распидор - он человек. А людей тут - четверо нас. Лучше Артик, чем вонючая гнида с ушами.
Динька сказал: "Они нас зовут обедать", - а мне хотелось жрать, ясное дело, но я не знал, что они тут жрут, ушастые. А если дохлятину какую-нибудь, а, ёлки? Или ещё какую-нибудь дрянь? Не хотел я тут у них ничего из еды брать.
Артик к серому подошёл. В одеяле, блин. Хохма с яйцами.
– Спасибо за воду, - говорит и лыбится.
– Видзин. Ты - Лангри, да? Ты - Лангри?
А тот: "Лангри. Гзи-ре. Артик - дзон", - ухмыляется в ответ. И не воняет убойным, чесночно-химическим, а мило пахнет яблочками. И ушками пошевеливает. Делает вид, что лояльный, ёлки. Что не ненавидит людей, а так, погулятеньки вышел.
Смешно ему. Унизили нас до предела: придурки в одеялах, жесть!
– и развлекаются. Уроды. А наши и довольны, лыбятся в ответ. Даже Витя, хотя уж он бы и мог понимать кое-что.