Запах «Шипра». Сочинский вариант
Шрифт:
Я сняла трубку, не успев проглотить очередную оладью. Ответ мой прозвучал невнятно, пришлось повторить:
— Да, да! Это квартира. Совершенно верно: Бухова Петра Иваныча. Почему вам отвечает женский голос?… Этот голос появился здесь недавно. Как я понимаю, вам нужен мужской голос.
Подошедший Петр Иваныч взял трубку.
— Так это ты, Максим! Давно приехал?… Ну, как там живут в Якутии?… Хорошо живут? Вот и мы хорошо живем. Женский голос?… Как тебе сказать. Ты приходи сам. Вот я и говорю — приходи! На оладьи.
— Чего не успели сказать?
— Мужской секрет.
— Люблю мужские секреты.
— Я тоже люблю… Значит, сейчас к нам придет Максим Крылов, работник Ордынской районной газеты. Максиму чуть больше тридцати — старый журналист. Еще школьником приносил ко мне свои очерки. С отличием окончил институт. Итак…
— К нам приходит молодой человек.
— Правильно. Что нужно сделать?
— Не знаю.
— Думайте, думайте.
— Да, завести еще оладьи.
— В жизни не видел такой бестолковой девчонки! Приходит молодой человек. Красивый и черноглазый, а она про оладьи.
— Я же не знала, что он черноглазый.
— Да, да, и с таким вот носом. Вы сейчас пойдете, снимете ваши джинсы.
— Дальше что?
— И наденете красивое платье. Самое красивое.
— Зачем? Он, поди, еще и женат,
— А вам-то что?
— Вот так так!
— У него даже дочь есть.
— Тем более.
— У него есть дочь, но нет жены. Она была геологом и погибла от клещевого энцефалита. Я ее хорошо знал. Не принято плохо отзываться об умерших…
— Вот и не отзывайтесь.
— Словом, они не были счастливы… Так вы наденете красивое платье?
— Вы хотите нас сосватать?
— Господи! И не подумаю. Такую пьянчугу — за такого милого мальчика. Просто я хочу, чтобы вы произвели на него впечатление. Как Мод Брустер.
— А он любит Джека Лондона?
— Любит, любит. Каждый порядочный мужчина должен любить Джека Лондона. Максим только торговых работников не любит.
— Почему?
— А вы не догадываетесь, почему иногда работников торговли не любят? Вот вы ему понравитесь…
— Но я тоже торговый работник.
— Ладно, ладно. Вы ненастоящий торговый работник.
Я внимательно посмотрела на Петра Иваныча, но он уже заковылял на кухню и включил свою кофейную молотилку.
Переодеться я так и не успела. Тут же вскоре звякнул дверной звонок.
Я открыла.
Максим был высокий и темноглазый. Крупные черты лица и большие руки, выразительные руки рабочего, — им не хватало только мозолей и пятен от въевшейся металлической пыли. А Петр Иваныч упрямо не вылезал из своей кухни, предоставив нам знакомиться самим, и только потом появился в прихожей.
— Здравствуй, Максим! Здравствуй, дорогой мой. Ты мне с приисков алмазик не привез, каратов на пять, для фамильного перстня? Не привез? Строго, значит. А что это у тебя завернуто?
— Сухое, — подтвердил Максим. — А что?
— И крепость не выше десяти с половиной.
— Не знаю, не смотрел.
— И купил ты это сухое только потому, что услыхал здесь женский голос. А если бы услыхал мужской, принес бы бутылку водки.
— А в чем дело?…
— А дело, Максим, в том, что этому женскому голосу твои десять с половиной градусов, что слону — дробина. Этот женский голос предпочитает водку, коньяк, ямайский ром, что под шестьдесят. На худой конец, спирт или денатурат.
Мне нужно было вмешаться.
— Денатурата сейчас не делают, Петр Иваныч, вы отстаете от жизни. И не пугайте человека, а то он выронит бутылку. Максим, дайте ее сюда. Я с удовольствием выпью с вами сухого вина. Пойдемте в нашу кухню-столовую. Только захватите табуретку.
Давно мне не было так хорошо и беззаботно, как в этот субботний день. Мы ели оладьи и запивали их сухим вином. Максим рассказывал о своей поездке по алмазной Якутии. Как нашел в карьере алмаз с фасолину величиной и уже подумал, что обогатит сейчас валютный фонд страны на полсотни тысяч рублей, но это оказался кусочек стекла от толстой бутылки.
Рассказывал он занимательно и сдержанно, его было приятно слушать, и я чувствовала, что чуточку нравлюсь ему, и чуточку — совсем немного — кокетничала. Петр Иваныч ухмылялся, поглядывая на нас.
Из кухни мужчины направились в комнату Петра Иваныча покурить и поговорить на свободе о высоких материях, я осталась на кухне домыть посуду. Я стояла у раковины, что-то мурлыкала себе под нос, когда зазвонил телефон.
8
Я не успела к телефону, трубку снял Максим.
— Вы ошиблись, — сказал он. — Здесь такой не живет.
— Кого спрашивают? — поинтересовалась я.
— Какого-то Борисова.
— Борисова?
— Да, утверждают, что это его телефон.
— Борисова, значит… Петр Иваныч, может, это вас?
— Я же не Борисов.
— Кто вас знает. Может, вы бывший граф и когда-то носили двойную фамилию — Бухов-Борисов. А может, вы скрываетесь от алиментов и сменили фамилию.
Шутка не получилась.
Я вернулась на кухню, домывать стаканы, но петь перестала. Я была уже на работе… Звонок мифическому Борисову означал, что меня ждут в «доме под часами».
Максиму нужно было ехать на автобусе в Ордынку — районный центр, в сотне километров от Новосибирска, где он жил вместе с сестрой и своей трехлетней дочерью. Я вызвалась проводить его до троллейбуса. Подождала, когда он уехал. Пропустила еще несколько троллейбусов и уже потом поехала сама.