Запах «Шипра»
Шрифт:
— Ничего, какие ваши годы. Еще будет.
— Конечно. Куда денешься.
Я сняла со сковороды первую порцию.
— А как вы, Петр Иваныч? У вас была дочь, но не получилось семьи?
— Петр Иваныч посопел потухшей трубкой. Я достала с полки спички.
— Не получилось, — согласился он. — Вероятно, здесь виноват Джек Лондон, его возвышенное отношение к женщине, которую он воспевал в своих романах. Если бы в своей юности я увлекся не им, а, скажем, Чеховым,
— Да, к женщинам они относились по-разному.
— Конечно! В чеховских рассказах не найдешь женщин, в которых юноше захотелось бы влюбиться. Зато все литературные героини Джека Лондона ослепительно хороши. Я поверил ему на слово. Как только знакомился с девушкой, возносил ее на пьедестал и начинал на нее молиться. Каждая девушка не против того, чтобы на нее молились, но не хочет вечно обитать на небесах. Поэтому все мои романы заканчивались тем, что моя богиня находила себе более практичного поклонника.
— А ваша жена?
— Моя Мария Семеновна тоже была практичной девушкой и решила, что мой идеализм — временное явление. Вроде юношеских прыщей на носу. Что все это пройдет, как только в силу вступят нормальные земные отношения. И правильно, мой идеализм прошел. Весьма быстро я убедился, что моя Машенька — это не Мод Брустер из «Морского волка». Появившаяся дочь уже не могла ничего изменить. Разочарование мое было слишком велико, чтобы остаться незамеченным… Моя жена тоже поняла, что я не герой ее романа. Она была женщина решительная, и у нее появился другой муж.
— Более материальный, — вставила я.
— Да, он был главный бухгалтер какого-то там комбината.
— И он принес ей счастье?
— Нет, не принес. Но это уже другая история. А я посвятил свою жизнь журналистике.
— Конечно, журналистика этого стоит… Ну, оладьи готовы.
— Выпьем марочного?
— Не искушайте.
Мы быстренько прикончили первую порцию оладий с сардинами, принялись за вторую, и тут зазвонил телефон.
— Вот! — заворчала я, — Спокойно не поешь.
Я сняла трубку, не успев проглотить очередную оладью. Ответ мой прозвучал невнятно, пришлось повторить:
— Да, да! Это квартира. Совершенно верно: Бухова Петра Иваныча. Почему вам отвечает женский голос?… Этот голос появился здесь недавно. Как я понимаю, вам нужен мужской голос.
Подошедший Петр Иваныч взял трубку.
— Так это ты, Максим! Давно приехал?… Ну, как там живут в Якутии?… Хорошо живут? Вот и мы хорошо живем. Женский голос?… Как тебе сказать. Ты приходи сам. Вот я и говорю — приходи! На оладьи. Да, даже так! Послушай-ка… вот, не успел ему сказать…
— Чего не
— Мужской секрет.
— Люблю мужские секреты.
— Я тоже люблю… Значит, сейчас к нам придет Максим Крылов, работник Ордынской районной газеты. Максиму чуть больше тридцати — старый журналист. Еще школьником приносил ко мне свои очерки. С отличием окончил институт. Итак…
— К нам приходит молодой человек.
— Правильно. Что нужно сделать?
— Не знаю.
— Думайте, думайте.
— Да, завести еще оладьи.
— В жизни не видел такой бестолковой девчонки! Приходит молодой человек. Красивый и черноглазый, а она про оладьи.
— Я же не знала, что он черноглазый.
— Да, да, и с таким вот носом. Вы сейчас пойдете, снимете ваши джинсы.
— Дальше что?
— И наденете красивое платье. Самое красивое.
— Зачем? Он, поди, еще и женат,
— А вам-то что?
— Вот так так!
— У него даже дочь есть.
— Тем более.
— У него есть дочь, но нет жены. Она была геологом и погибла от клещевого энцефалита. Я ее хорошо знал. Не принято плохо отзываться об умерших…
— Вот и не отзывайтесь.
— Словом, они не были счастливы… Так вы наденете красивое платье?
— Вы хотите нас сосватать?
— Господи! И не подумаю. Такую пьянчугу — за такого милого мальчика. Просто я хочу, чтобы вы произвели на него впечатление. Как Мод Брустер.
— А он любит Джека Лондона?
— Любит, любит. Каждый порядочный мужчина должен любить Джека Лондона. Максим только торговых работников не любит.
— Почему?
— А вы не догадываетесь, почему иногда работников торговли не любят? Вот вы ему понравитесь…
— Но я тоже торговый работник.
— Ладно, ладно. Вы ненастоящий торговый работник.
Я внимательно посмотрела на Петра Иваныча, но он уже заковылял на кухню и включил свою кофейную молотилку.
Переодеться я так и не успела. Тут же вскоре звякнул дверной звонок.
Я открыла.
Максим был высокий и темноглазый. Крупные черты лица и большие руки, выразительные руки рабочего, — им не хватало только мозолей и пятен от въевшейся металлической пыли. А Петр Иваныч упрямо не вылезал из своей кухни, предоставив нам знакомиться самим, и только потом появился в прихожей.
— Здравствуй, Максим! Здравствуй, дорогой мой. Ты мне с приисков алмазик не привез, каратов на пять, для фамильного перстня? Не привез? Строго, значит. А что это у тебя завернуто? Так и знал! Не успел предупредить — трубку ты повесил. Виноградное, сухое?