Запас прочности
Шрифт:
— Да, я зайду в другой раз!..
Вот об этом вспомнил сейчас Егоров, подойдя к стенке, где стоял тральщик Морозова.
А тут еще боцман Губа встретил его далеко не дружелюбно.
— Этот матрос обязательно нам «чепе» принесет! — пробурчал он, скептически посматривая на Егорова, совсем не заботясь о том, слышит его старшина или нет.
На корабле как раз начиналась утренняя приборка. Это работа, которую матросы всегда охотно и весело выполняют.
Каждому хочется, чтобы его корабль выглядел не хуже других.
И когда Егоров поднялся по сходне
Доложив командиру о своем прибытии и оставив вещевой мешок на отведенной ему койке, он вышел на верхнюю палубу.
— Ну что же, Егоров, бери швабру и принимайся за работу! Твое место по приборке на корме, — сказал ему боцман Губа, направляясь со шлангом на нос корабля.
Но Егоров не трогался с места. В это время из рубки вышел мичман Морозов. Он снял китель, закатал рукава тельняшки, и матросы под его руководством принялись за работу. Егоров продолжал стоять. Он понимал, как нелепо, когда все работают, толкаться бесцельно по кораблю, и в то же время ему не хотелось так сразу, без «боя», заняться, как он думал, «не своим делом»: ведь он прислан сюда старшиной минеров, а не строевым матросом. «Если не поставишь себя как надо с первого дня на корабле, — размышлял он, — будут потом помыкать тобою».
Морозов, заметив стоящего в нерешительности Егорова и поняв это по-своему, громко сказал боцману:
— Старший матрос Егоров, наверное, еще не знает своего места по приборкам. Покажите ему, боцман.
Егоров молча поднял с палубы швабру и отправился вслед за боцманом.
После приборки Егоров вместе с минером Фоменко целый день провозился с тралом и тральной лебедкой. Боцман не вмешивался в их дела.
…Ночью прошел дождь, и с восходом солнца от зазеленевших веточек тополей, от согретой влажной земли повеяло весной. Спокойно и глубоко дышало море, и редкий утренний туман блуждал над поголубевшей водой.
Егоров, стоя на палубе корабля, щурился от яркого солнечного света, вдыхал всей грудью соленый воздух. Весенняя влажная земля, молодое солнце над морем и синяя дымка на горизонте, в которой тают корабли, — хорошо!
Хорошо было и в открытом море. Тральщики галс за галсом все дальше отрывались от родных берегов.
В полдень фарватер был протрален и на последнем галсе корабль Морозова подрезал мину.
— Наконец-то первая мина на этом корабле! — радостно подумао Егоров, — и уничтожить ее надо мне.
Отряд тральщиков, закончив работу, повернул на север и уходил в сторону берега.
Когда спустили на воду резиновую шлюпку, откуда-то с юга, наверное, от Анатолийских берегов, пришла длинная волна. Она ударилась о борт, толкнула шлюпку и побежала дальше к гористому берегу. По всем признакам приближался шторм.
Неподвижное, тихое море зашевелилось и еще неясно и глухо зашумело. Через несколько секунд снова ударила волна о борт и тральщик чуть-чуть закачался.
— Быстрее действуй, Егоров! — приказал Морозов, поглядывая на взлохмаченное
Шлюпка легко, как упругий резиновый мяч, подпрыгнула на волне и направилась к мине. И скоро над черно-зеленым шаром заколебались голубые струйки дыма.
Мягко толкнулась шлюпка о борт, и Егоров, бросив конец, крикнул встречающему шлюпку Грицаю:
— Эй, строевщина, принимай конец! Да поставь шлюпку аккуратно.
— Сам знаю, не учи! — буркнул Грицай.
Егоров доложил командиру, и тот, взглянув на круглые корабельные часы, записал в вахтенный журнал: «В 12 часов 45 минут в широте… долготе… затралена и уничтожена немецкая гальваноударная мина».
Морозов закрыл журнал и осмотрелся вокруг. «Надо отойти от мины на безопасное расстояние, а потом поднимать шлюпку», — решил он.
Зазвенел телеграф, ровно загудел дизель, задрожала стрелка компаса. Тральщик стал набирать ход и вдруг, словно перед барьером, остановился.
— Товарищ командир! — закричал с кормы боцман Губа. — Намотали на винт!
Морозов сразу все понял. Строевой матрос Грицай небрежно закрепил шлюпку, и ветром ее привалило к борту. Свободная часть пенькового конца провисла в воде, и сейчас ее намотало на винт.
Тральщик потерял ход, дизель заглох, а на море все усиливалась волна. Она развернула тральщик лагом и подносила его к мине. В какие-то несколько минут все вокруг совершенно изменилось. По потемневшему морю шли волны, они, словно падая, догоняли друг друга. Лица матросов побледнели и осунулись. А мина все покачивалась на волнах, горел, сердито фыркая, фитиль. Положение было безвыходным. От мины не уйти, и до взрыва остались считанные минуты. Морозов посмотрел на стоящего возле мостика Егорова. И тот, словно поняв его взгляд, тихо спросил:
— Сколько осталось минут?
— Четыре минуты! — быстро ответил Морозов. Сейчас секунды решали все — в них была жизнь и смерть.
И в эти несколько драгоценных секунд Егоров принял решение.
— Разрешите, я доплыву и сниму подрывной патрон?
— Как можно быстрее, старшина! — только успел ответить Морозов, и Егоров тут же бросился в воду.
Морозов с тревогой следил за матросом, а тот, разбивая саженками воду, выскакивая из нее до пояса, приближался к мине.
Волны все накатывали и накатывали, раскачивая тральщик, мина нетерпеливо кланялась, подбираясь все ближе к борту корабля.
Морозову не раз уже приходилось во время войны смотреть смерти в глаза. Он знал, что самое ценное — это человеческая жизнь. Но сейчас для того чтобы спасти людей и корабль, надо было рисковать Егорову.
На палубе тихо, равномерно тикают большие часы, и их слышно по всему кораблю. Они словно отсчитывают каждому оставшийся кусочек жизни.
Морозов старался не смотреть на черные стрелки циферблата, он видел, что Егоров был уже возле мины.
Егоров в это время ухватился за рым, а правой рукой нащупывал на поясе нож. Срезать крепление патрона, и все будет в порядке. Но ножа не оказалось, наверное, утерял, когда прыгал за борт.