Запасной

Сассекский Гарри

БЫЛО ВОСКРЕСЕНЬЕ. Как всегда, мы пошли в церковь.

Крэти Кирк. Стены из гранита, большая крыша из шотландской сосны, витражи, подаренные Викторией несколько десятилетий назад, возможно, чтобы искупить то огорчение, которое она вызвала, молясь там. Что-то насчет того, что глава англиканской церкви молится в церкви Шотландии — это вызвало переполох, которого я так и не понял.

Я видел фотографии, на которых мы заходим в церковь в тот день, но они не вызывают никаких воспоминаний. Священник что-нибудь сказал? Он сделал хуже? Слушал ли я его

или смотрел на спинку скамьи и думал о мамочке?

На обратном пути в Балморал, в двух минутах езды, нам предложили остановиться. Народ собирался всё утро у парадных ворот, некоторые начали бросать вещи. Мягкие игрушки, цветы, открытки. Следует высказать им признательность.

Мы остановились, вышли. Я не мог видеть ничего, кроме множества цветных точек. Цветы. И ещё цветы. Я не мог слышать ничего, кроме ритмичных щелчков через дорогу. Пресса. Я потянулся к отцовской руке, ища утешения, а потом выругал себя, потому что за этим последовал взрыв щелчков.

Я дал им именно то, что они хотели. Эмоции. Драму. Боль.

Вспышки. Вспышки. Вспышки.

5

Через несколько часов папа уехал в Париж. В сопровождении маминых сестёр, тети Сары и тети Джейн. Кто-то сказал, что им нужно больше узнать об аварии. И им нужно было организовать возвращение трупа мамы.

Труп. Люди продолжали использовать это слово. Это был удар в горло и кровавая ложь, потому что мама не умерла.

Это было моё внезапное озарение. От нечего делать, кроме как бродить по замку и разговаривать с самим собой, зародилось подозрение, которое затем превратилось в твёрдое убеждение. Всё это было уловкой. И на этот раз дело было не в окружающих меня людях или прессе, а в маме. Её жизнь была несчастной, её травили, притесняли, ей лгали, её обманывали.

Поэтому она инсценировала аварию, чтобы сбежать.

От этого осознания у меня перехватило дыхание, я вздохнул с облегчением.

Конечно! Это все уловка, так что она может начать с чистого листа! В этот самый момент она, несомненно, снимает квартиру в Париже или расставляет свежие цветы в своей тайно купленной бревенчатой хижине где-то высоко в швейцарских Альпах. Скоро, скоро она пошлёт за мной и Вилли. Всё так очевидно! Почему я не видел этого раньше? Мама не погибла! Она прячется!

Мне стало намного лучше.

Потом закралось сомнение.

Подожди-ка! Мама никогда бы так с нами не поступила. Эта невыразимая боль, она никогда бы не допустила этого, не говоря уже о том, чтобы причинить её.

Затем вернулся к облегчению: У неё не было выбора. Это была её единственная надежда на свободу.

Потом снова сомнения: Мама не стала бы прятаться, слишком уж она боец.

Затем

облегчение: Это её способ борьбы. Она вернётся. Она должна. У меня через две недели день рождения.

Но первыми вернулись папа и мои тётушки. Об их возвращении сообщили все телеканалы. Весь мир наблюдал, как они ступили на взлётно-посадочную полосу базы ВВС Нортхолт. Один канал даже добавил к приезду музыку: кто-то заунывно поёт псалом. Нас с Вилли не пускали к телевизору, но, кажется, мы это слышали.

Следующие несколько дней прошли в вакууме, никто ничего не говорил. Мы все остались в замке. Это было похоже на нахождение в склепе, где все носят брюки и придерживаются обычного распорядка и расписания. Если кто о чём и говорил, я их не слышал. Единственный голос, который я слышал, был тот, что бубнил в моей голове, споря сам с собой.

Её больше нет.

Нет, она прячется.

Она мертва.

Нет, она притворяется мёртвой.

Потом, однажды утром, пришло время. Вернуться в Лондон. Я ничего не помню о поездке. Мы ехали? Мы летели королевским рейсом? Я помню воссоединение с папой и тётями, а также решающую встречу с тетей Сарой, хотя она окутана туманом и может быть я помню её смутно. Временами память возвращает меня прямо туда, в те ужасные первые дни сентября. Но иной раз память отбрасывает меня вперёд на много лет спустя.

Когда бы оно ни произошло, это было так:

Уильям? Гарри? У тети Сары есть кое-что для вас, мальчики.

Она делала шаг вперёд, держа в руках две крошечные голубые коробочки. Что это?

Открой.

Я снял верхнюю часть своей синей коробки. Внутри был… мотылек? Нет.

Усы?

Нет.

Что…?

Это её волосы, Гарри.

Тётя Сара объяснила, что, находясь в Париже, она состригла две пряди с маминой головы.

Так оно и было. Доказательство. Её действительно больше нет.

Но тут же пришло обнадёживающее сомнение, спасительная неуверенность: Нет, это могут быть чьи угодно волосы. Мама с неповрежденными красивыми светлыми волосами была где-то там.

Я бы знал, если бы всё было по-другому. Тело бы знало. Сердце знало бы. И никто ничего подобного не знает.

Оба были так же полны любви к ней, как и прежде.

6

Мы с Вилли прогуливались мимо людей возле Кенсингтонского дворца, улыбаясь и пожимая руки. Как будто мы баллотировались на выборах. Сотни и сотни рук постоянно тыкали нам в лицо, часто с влажными пальцами.

От чего? Я поинтересовался.