Запев. Повесть о Петре Запорожце
Шрифт:
Ушайка делила город надвое. Берега ее были изрезаны овоагами, поднимались над водой то высоко, то низко. Как ласточкины гнезда, лепились в глинистых щелях ветхие домишки, не раз горевшие, подточенные весенне-осенними паводками. Иные из них держались только благодаря многочисленным подпоркам. Болотистые лога засыпаны отбросами. Кривые улочки утонули в навозе.
По одну сторону Мухина бугра располагался пивоваренный завод купца Зеленевского, по другую — лесопильня, плотницкая контора и торговые бани купца Лопухова. Об этом Петр узнал по смачным вывескам над воротами. Аршинные буквы на них чередовались с изображением пивных бутылок, соленой рыбы и обнаженных красавиц.
Такие же хоромы, хвастливо вознесшиеся над кособокими строениями, Петр встречал потом не только в Болотной, но и в Песочной, Заозерной, Заисточной, Верхне-Еланской и других частях Томска, на Воскресенской горе и Базарной площади, от которой начинался и которой заканчивался город.
Будто соперничая с деревянными теремами, вдоль Томи поднялись каменные. Одни из них выложены из красного кирпича и ничем более не украшены, другие искусно облицованы в светлые тона. Сводчатые окна, лепные балконы, величественные колонны под вид греческих… А рядом в землю вбиты столбы с железными кольцами и скобами, чтобы привязывать лошадей. Тут же, под каменными стенами улицы Миллионной, расположились уличные торговцы, барахольщики, разносчики, шарманщики, нищие. Повсюду сор, скорлупа кедровых орехов и семечек, конские лепешки…
Православные и старообрядческие церкви соседствуют с римско-католическим костелом, лютеранской кирхой, синагогами и мусульманскими соборными мечетями — так же как губернское управление, городская управа, почтово-телеграфная, военная и прочие службы уживаются с бесчисленными торговыми, извозными, гостиничными, ремесленными и питейными заведениями.
В роще, отведенной под университет, были вырыты ямы, лежали груды камня, кирпича, бревен, песка. На ветках сосен покачивались измазанные чем-то белым бочонки. Как потом узнал Петр, в них разводили известь. Тут же ходили куры. На солнечном припеке нежилась в луже пятнистая свинья. Караульщик не замечал их, но с гиком погнался за бычком, появившимся на вырубках.
Петр почувствовал себя обманутым. Он ждал чуда, а чуда не произошло. Вместо жар-птицы он увидел общипанных кур, вместо роскошного здания — черные дыры на болотистом, заросшем сорной травой и разнолесьем склоне.
Зато величаво смотрелись корпуса губернской мужской и Мариинской женской гимназий, духовной семинарии и Алексеевского реального училища. Выходит, не ошибся в своих расчетах Чубенко, не зря склонил отца к переезду.
Это открытие несколько успокоило Петра. Возвращаясь к себе на Мухин бугор после дневных скитаний, он подробно рассказывал родителям об увиденном и услышанном.
— Золото — оно из чрева земли, сынку, — говорил, загораясь, отец. — Глаза могут бачить, но быть слепыми. Вот и ты пока слеп, не бачишь за курами да ямами будущности.
Петр пытался понять его, согласно кивал, старался быстрее привыкнуть к новой жизни и новому окружению.
Отец устроился на лесопильню к Лопухову. Заводик был тесный, неустроенный. Работало на нем не более тридцати человек. Они делали брус, чистообрезные доски, щепу для крыш и штукатурную дрань. Дневная плата не поднималась выше тридцати копеек, а со штрафными вычетами и того меньше.
Сам Лопухов был тих, вкрадчив, благообразен; часто наведывался в лесопильню, говорил с рабочими ласково, жаловался на большие издержки, в неопределенном будущем обещал прибавку к жалованью, а в престольиыо праздники угощал дармовой выпивкой.
Многим это нравилось, но не отцу.
Издевка дошла до купца, и тот немедленно отца рассчитал, да еще в полицию пожаловался. Начались гонения.
— Язык не умеешь держать, — плакала мать. — И двух недель не поработал! Забыл, для чего мы в Томске? А как вышлют отсюда, где Петрусь учиться станет?
— Ничего, — петушился отец. — Небось отовсюду не выгонят…
Ему повезло: хозяйка чулочной мастерской Журавлева, молодая еще, видная женщина, решила делать пристройку к своему заведению. Жила она у Мухина бугра, наискосок от хором Лопухова, достатка большого не имела, в одиночку растила полоумного сына. К соседу-заводчику относилась с открытой враждебностью, а потому поспешила нанять работника, которого он выгнал. Но не только ненависть к Лопухову двигала ею, был и расчет: отец взялся дешево изготовить вместо красного кирпича — земляной, по его словам, не менее прочный и теплый.
— Треба постараться, сынку, — воспрянул духом отец.
Неподалеку от Мухина бугра он нашел пужную ему глину. Для верности замесил несколько горстей, сделал шарик и, заложив его между досками, навалился сверху. Когда шарик сплющился, осмотрел его, сказал удовлетворенно:
— Не рассыплется, нет. И трещины малые, як павутинка. Це значит, хорошая глина, аккурат для нашего дела. Будем брать сверху, сынку, где она мокла и мерзла. Эта в самый раз.
Перевозить глину они стали на плоту: отец с бечевой по берегу идет, а Петр шестом с плота помогает. Вырыли во дворе Журавлевой яму-корыто, грядками уложили на нее привозную глину, полили, перемешали, закрыли на ночь влажными рогожами, а с утра начали трамбовать и мять ее ногами, пока не превратили в единообразное месиво. Тем месивом отец набивал специально изготовленные формы: опудрит их песком и швыряет с размаху комья в ячейки, а Петр тем временем подсыпает туда соломы, мха или конопляной обмялины — для сцепки. Когда тесто пойдет через край, срежут лишнее доской, огладят мокрой тряпкой и снимут станок. Часов через восемь Петр начинает переворачивать кирпичи на ребро, исправляют плоскости и кромки. Потом еще и еще…
Пока сохнут под навесами, усаживаются в размерах первые кипы, отец с Петром отправляются за глиной для следующего замеса. И так изо дня в день, с зари до темна.
Временами во дворе появлялась Журавлева: то водой на кирпичи плеснет, то ударит по ним чем-нибудь тяжелым. Озадаченно хмурилась, когда кирпичи не размокали н не распадались. Хуже приходилось с ее полуумным сыном. Идиотически хохоча, он бросал в яму мусор и камни, забирался на сырые кирпичи.
Однажды, отчаявшись унять безумца, отец протянул ему свистульку, вылепленную из глины и предназначенную Витюшке. Подросток вцепился в нее, убежал нa отхожее место и долго там насвистывал. С того дня он стал покладистым — лишь бы давали новую безделушку.
Это окончательно расположило к отцу владелицу чулочной мастерской. Она поручила ему делать пристройку. Камни на фундамент, брусья для потолочных перекрытий и доски лежали у нее в сарае, ожидали недорогого мастера. Вот и дождались.
— Старайся, Кузьма, — попросила мать. — Может, возле Журавлевой прокормимся.
В те дни она родила мальчика, которого назвали Миколкой.
Теперь отец работал с удвоенной силой. Перерывы делал короткие. Сам ворочал камни, строгал, пилил, копал. Показывал Петру: