Запирайте зеркало на ночь
Шрифт:
вога улеглась и я, облокотившись на окно, смежил веки.
Родной город ворвался в сознание криками торговок на вокзале.
«Пирожки! Пирожки – свежие румяные, с пылу с жару. Налетай, по три
штуки покупай!»
– Недавно гавкали и мяукали – прокомментировал толстый дядечка в клет-
чатой рубашке, с трудом вставая с лавки.
– Приехали, пацан, просыпайся! – он жизнерадостно тыкнул мне пальцем в
ребро.
– С-с-паси-бо-о, - прошипел я, переживая
До дома я добрался быстро и как в детстве, прыгая через ступеньку, взле-
тел на третий этаж. Решил позвонить для полноты сюрприза, а не открывать
ключами. Маме я ж не звонил, а Макс обещал молчать.
Звонок заливисто рассыпался трелью в родной квартире. Я отошел на пару
шагов и замер. Лампочка как всегда не горела и в подъезде стоял полумрак.
– Надо вкрутить. Совсем я родительский дом забыл, – нахлынуло чувство
вины, но непоправимый вред нанести не смогло, послышался щелчок открывае-
мой двери. Мама, не спрашивая, распахнула дверь и… вдруг, пошатнувшись, ух-
ватилась за косяк. С ее красивого улыбчивого лица начали исчезать краски, губы
удивленно приоткрылись. А глаза распахнулись. Она отступила на шаг в кори-
дор и выдохнула: «Ты?!».
Я был в шоке, сюрприз удался!
– Я! – выдохнул резко осипшим голосом.
И мама стала оседать на пол. Я ринулся к ней и подхватил на руки.
– Господи, что же с ней?! Обморок? Сердечный приступ? Скорую вызвать,
что ли?
Перенес в комнату и положил на диван. Намочив руки уксусом, легонько
постучал по щекам. Ресницы затрепетали, и мама нерешительно открыла глаза.
Над ней склонился мужчина лет 25 с короткой стрижкой, волосы блестели,
серебрясь в свете лампы, а губы были плотно сжаты. Глаза обеспокоенно, но
как-то слишком серьезно смотрели на нее и казались почти черными с синими
всполохами. Родные глаза, какими она их помнит.
– Олег… - еле слышно прошептала Наташа.
– Мама… - прошептал мужчина.
И она повторно отъехала в обморок.
Мы сидели за столом. Макс осуждающе мне выговаривал за любовь к сюр-
призам, а притихшая и потухшая мама молча ковыряла вилкой в салате, не под-
нимая на меня глаз. Вокруг, как я всегда помнил, буйствовали, пахли и цвели
107
всякие растения, от обыкновенных, до самих экзотичных. Они окружали наш
стол сказочным цветным природным шатром. Не хватало только мелькания пе-
стрых пичуг и журчания ручейка, и была бы полная иллюзия пикника на поляне.
Маме удивительным образом удавалось уговорить вырасти и расцвести
капризный экзотический росток. А сейчас этим придурочным колючим ядови-
тым ростком ощущал себя я, который желая приластиться уколол шипами уха-
живающую за ним руку.
– Ну, виноват я, виноват! Ну, дурак, ну не предупредил…. Ну, прости, ма…
не хотел пугать. Только уж больно много всего произошло, да и вопросов нако-
пилось. – Я настолько раскаивался в своей глупости, что мама подняла глаза и
тихо улыбнулась прощая.
– Давай мамуль… рассказывай… За кого меня приняла? И кто это, Олег?
Отец мой, что ли?!
Макс осуждающе в очередной раз посмотрел на меня…
– Да, Тим – твой отец. Ты сегодня почему-то очень сильно на него похож.
Все никак не соображу почему… Ты как будто старше стал, поправился что ли.
Постригся… И глаза… Взгляд… как у него. Вот и обозналась…
Макс приобнял Наташу, а она продолжала смотреть на меня и молчать.
– Мам, ну расскажи, на конец, как вы познакомились? Какой он был? – я
все ж решил выжать максимум информации из этой ситуации. Хоть и чувство-
вал, что это жестоко сейчас. Мигнул свет ламп, начал нагреваться кулон. В груди
привычно что-то начало сворачиваться в тугой узел. И появилась странная по-
требность выяснить, а не осталось ли что-нибудь на память у мамы от моего
отца. Ну, кроме меня, конечно.
– Мам, а он тебе ничего не дарил, а?
Наташа вздрогнула от моего вопроса, и, вскочив, поспешила в спальню.
Брякнула дверца шкафа, опять мигнул свет (что-то электричество сбоит сего-
дня), Макс пообещал меня удушить за сегодняшний вечер. Все это я наблюдал
как будто со стороны.
Вот пришла мама и, наклонившись ко мне, поцеловала в макушку. Разжала
руку и на стол из ее ладони выскользнул мужской перстень с черным камнем.
Печатка была не очень крупная и искусно сделанная. Метал белый, но вряд ли
это серебро или тем более платина. Я взял его и потер пальцем камень. Черный
камень был тусклым и матовым. Мама так и стояла у меня за спиной. Ее дыха-
ние шевелило волосы на моей макушке.
– Мама, все хорошо. Я уже вырос, и все понимаю. Ты ни в чем не виновата.
– Тимур. Ты все не так понял. Я ни о чем не жалею, понимаешь. Он был та-
ким… таким… Он был самым лучшим. И у меня есть ты. А это самое важное.
Я слушал и держал в руке перстень, который непостижимым образом ощу-
щался как что-то опасное, живое, но безумно слабое – уснувшее. Мысленно об-