Записанное не пропадает

Гуревич Георгий Иосифович

Ксан слушал с неопределенной улыбкой.

– Вот ты какой!
– произнес он. Потом добавил: - Чем хороша литература? Она умеет умалчивать о последствиях. Точка поставлена, счастливый конец, влюбленные целуются, неудачники плачут за сценой. Видимо, литератор не мог бы работать на моей должности. Разреши, Гхор, к твоему произведению я подойду как консультант Института новых идей. Я продолжу твой рассказ. Пет, не завтра, сейчас продолжу, устно. Итак, восторженные свидетели вынесли победителя на руках. Он сиял

от счастья. Не все сияли. Некоторые были смущены. Задержались в зале друзья космонавта. Один сказал:

"Юбиляр был лучшим из нас. Значит, так получается: мы, космонавты, отверженцы. Всю жизнь в ракете, как в ссылке, и это не подвиг. Так на кой черт лишать себя радостей жизни? Проживу-ка я свой век на Земле в полное удовольствие".

"И я",- сказал другой,

А третий крикнул:

"Друзья, космачи, откажемся все летать! Паралич космических трасс. Кажется, на Сириусе это называется забастовкой. Пусть обойдутся без космонавтов, может, научатся ценить нас".

Унылые сыновья и дочери провожают обреченную мать. Женщины плачут: расставание неизбежно. Одна из них, рыдая, кричит:

"Были мужчины высокомерными господами, так и остались! Почему изобретатель всех почетнее? А женщина, мать умников? Обречена с рождения быть человеком второго сорта?"

Правильно я рассказываю, Лада?
– прервал себя Ксан.

– Мать надо было наградить, конечно, дать ей вторую молодость,- предложила Лада.

– А космонавту?

– И космонавту. А среднему, во всех отношениях достойному, пожалуй, не стоило.

– Хорошо, Лада, принимаю твою поправку: среднедостойным не нужно продления. Даю новый конец рассказа.

Под бурные аплодисменты жизнь продлили троим.

Но...

За столом, за веселым ужином, обнимает космонавт друзей. Прощается со старостью, уходит в молодость. Он весел, прочие грустноваты. Старшие в большинстве не награждены, младшие в большинстве не добьются награды. Он счастливец... и отщепенец. Он лучший, они среднедостойные. Но разве он настолько лучше других? На словах его поздравляют, глазами укоряют. И кто-то, самый откровенный или несдержанный, кидает в лицо как плевок:

"Слушай, а сам себя ты считаешь наилучшим? Тот не смелее? Этот не хладнокровнее? Они летали на два года меньше, но велика ли разница - твои двадцать пять или их двадцать три?"

И награжденный, стуча кулаком, кричит с надрывом:

"Отказываюсь от молодости! Кому передать? Решайте сами!"

Мать-старушка приходит, сияя, в свой дом. Говорит мужу:

"Отец, поздравь!"

Старик обнимает ее, сдерживая слезы. Сам-то он не удостоен. Сорок лет прожили вместе, но всем известно: материнские заботы больше. Всхлипывает:

"Прощай, голубушка! В той молодости найди хорошего мужа!"

Сорок

лет вместе! И вот уже награжденная рыдает, цепляется за старика:

"Не хочу я другой молодости! С тобой жила, с тобой стариться буду!"

Так, Лада?

– Конечно, супругов нельзя разлучать,- говорит Лада.- Старик тоже заслуженный. Он же отец двенадцати хороших детей.

– А древняя старушка, мать награжденной? А сестры ее, верные помощницы? А из двенадцати детей всем ли дадут молодость? А- если никому? Как ни верти, всюду слезы, чьи-то привилегии, чьи-то обиды. Хорошо получается, Лада?

Лада молчала, смущенная.

– Продолжаю рассказ: у себя дома за столом сидит средний, но достойный во всех отношениях человек. Он пишет жалобу: "Прошу пересмотреть... Меня обманули. Со школьных лет призывали быть многолучевым. Я поверил... я послушался... я старался. За это меня наказывают смертью. Жизнь дают маньякам, сидящим в затканной паутиной каморке. Почему меня не предупредили в детстве? Разве я не мог стать маньяком?"

Еще продолжаю. Одна из зрительниц говорит дочери:

"Милая, выходи замуж за физика и угождай ему. Он противный малый, но что-нибудь изобретет... И заслужит вторую молодость для себя и для тебя. А любимого своего бросай. Это душа-человек, добряк, но слишком скромный. Никому не покажется заслуженным".

Другой зритель советует брату:

"Явишься в Дом отчета, рассказывай басни про какие-нибудь проекты. Чем нелепее, тем скорее заинтересуются. Лепи наобум: "Дескать, переменю человеку мозги, сделаю быстродействующими, как у вычислительной кибы". Проверять не будут. А захотят проверить, ври напропалую:

"Ничего не успел, доделаю в следующей молодости".

Разок покривишь на словах, затo получишь целую жизнь".

Третий говорит:

"Там, на суде, все решается криком...
– Другу советует: - Собери побольше крикунов, пусть вопят что есть мочи: "Ему, ему!" Я тоже для тебя покричу. А через год подойдет моя очередь, ты приходи ко мне кричать".

– Но ведь это нечестно!
– возмутилась Лада.

Ксап перестал улыбаться. Лицо его стало сердитым.

– На Земле нет нечестности двести лет, Лада, потому что "каждому дается по потребностям". Нечестность неприятна, а кроме того, не приносит никакой выгоды в наше время. Но "не вводи человека в искушение", говорили _древние. Сама ты, Лада, уверена, что не покривишь душой, если жизнь твоего мужа... твоего сына... можно будет спасти нескромностью и нечестностью? Человеку не под силу сказать: "Мой сын обыкновенный, убивайте его спокойно!"

– Как странно, Ксан все видит в черном свете,- сказала Лада мужу, когда они остались одни.