Записки актрисы
Шрифт:
Тут и началась моя никому не известная трагическая жизнь.
"Мамочка, были б мы с тобой счастливые люди, если б матросочку купили…" Я стала каждый день захаживать в сельпо, чтоб проверить: не купил ли кто? А может, это как пояснение для людей
– учитесь шить?
Сидим ли мы в канаве, купаемся ли в реке – где только нас не носит! – матроска не отпускает мою душу. Залезли как-то на высокую грушу. Жара. Двор пустой. Листья шлепают зеленым глянцем. Одинокая бабка спряталась от жары в хату да и прилегла.
Мы –
"пук". Посмотрит в сторону хвоста и вздохнет печально. Большой, нескладный, из последних сил пытается встать, чтоб оправдать роль сторожа. Вынимает из-под себя одну лапу – кость, потом вторую; мордой по земле мажет, стараясь ее приподнять. С великими муками встает на все четыре лапы и – хах, хах – тут же падает.
Перед сном жалко стало Шарика, и мама отвлекла меня хорошим, родным голосом. "Эх, не успела заснуть",- посетовала я. Сейчас поставит мои ноги в таз с холодной водой. "Ножки мои, ножки, и кому ж вы только достались?" Я канючу, зеваю, вскрикиваю, когда она ногтем больного места касается. Падаю, погружаюсь в глубокий сон, а мамочка еще вытирает мои непутевые ноги.
Наступает утро, пахнет молоком, оладьями и зубным порошком.
– Дочка, вставай, поедем в степь. Там начальство из района будет, сделаем маленький концертик. Ты закончишь.
– Ой, мама, мамочка! – вскочила я.
– Шо таке? – напугалась матерь.
– Мама, я поеду в степь… но, мамочка, сперва в наше сельпо зайдем.
– А чего мы там не видали? Ну, зайдем, все одно мимо.
– Тетя Ася,- кричу я,- открывайте двери!
– Шось горыть?! Чи шо? – отзывается продавщица.
Мы заходим. Матросочка на месте. Вроде туманом взялась, живая…
– Мама, бачишь?
– Бачу, дочка.
Мама услышала от меня просьбу такого рода впервые. Она спокойно оглядела матросочку и попросила продавщицу подать ее.
– Дорого, Петровна. Дуже дорого, як за платье на здорову людыну.- Мама неторопливо взяла мою мечту, понюхала, отставила на вытянутые руки и цокнула языком.
– Якая кра-со-та-а…
Она разложила матроску на прилавке и с легкой улыбкой задумалась.
– На шо она тебе? По огородам лазить и чужие груши рвать? – решила поддержать маму тетя Ася.
– Побудь тут, дочка. У батькаЂ там шось есть…
Она пошла быстрым шагом, а тетя Ася, увлекшись авантюрой, предло жила:
– А ну, давай померяем.
– Нет! – крикнула я.- Мерить не надо – подходит! Понятно?.. Ну, ладно, давай померяем!
Я прижала к себе матросочку, понюхала,
– Ну и матросочка… Ну и люди! Придумали такую одежду для девочки,- негромко восхищается она.
Я до самого "концертика" бегала по хатам и дворам. Просили покружиться – пожалуйста! Юбка поднималась, как зонтик.
Мальчик, медленно проходя мимо меня, грустный, с влажными глазами, шепнул:
– Мне тебя жалко…
Ему было девять лет, как и мне. Я опешила от непонятной доселе печальной ласки. "Жалко" получилось как "люблю". Кинулась прыгать с телеги на телегу, чтоб скрыть испуг и согласие с его
"жалко".
В степи, на концерте, ели много, а дядьки выпивали. Мама шепнула: "Те стишки, что про Ежова, не рассказывай". "Ладно".
Угомонился хутор, лежу и я, подложив ладонь под щеку. Хороший день получился: тут матросочка, а тут еще и пацан со своим
"жалко". Хороший…
Ох, и сладко Коля завел:
Ой, чай малиновый,
Один раз наливанный,
Один раз наливанный,
А семь раз выпиванный…
Утром мама дыхнула зубным порошком и приказала:
– Сегодня и завтра будь дома! Я в Краснодар. Завтра вечером обратно.
Днем на хуторе появились заезжие начальники. "Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону",- заорала детвора, увидев их.
Посовещались начальники мимоходом в правлении, раки (местный самогон) выпили и наметом поскакали на большак. К вечеру зажурились люди. А нам и "байдуже" (все равно) – купаемся в речке Уруп. Хорошо!
Увидала своего "жалкого" – быстрей в хату. Матроску надела – и на улицу. Что это по всем лавочкам и завалинкам тетки шепчутся?
А на следующий день никто на работу не вышел – все ловили поросят на сдачу. Дурка, как всегда, первая.
Вообще-то ее звали Шурка, но после одного случая за ней навсегда закрепилось имя Дурка. Но об этом позже. Так вот, Дурка растопырила руки – и ну ловить своего шестимесячника. Поросенка и пасти-то трудно, а поймать… Он то прыгает, визжит, а то, хитрец, подлез под вагончик и ну носом толкаться в дно. Прыгнет
– ткнется; отдохнет, визгнет – и опять сначала. Он будто увлекал
Дурку в игру: дескать, не лови меня, лучше посмотри, как я пятачком до вагончика достаю.
Отец наш без одной ноги, стоит, опершись на костыли, и вздыхает:
– Куда его уничтожать?.. Он еще маленький. Вырос бы к зиме…
Куда там! Наказ есть наказ.
По всем дворам суета, все норовят поймать своего порося – и в сетку.
"А то еще и за рогатый скот примутся",- ворчат женщины.
Мама была председателем правления. Вернулась из Краснодара, а тут такое.