Записки безумной оптимистки. Три года спустя: Автобиография
Шрифт:
Очевидно, на моем лице отразилось недоумение, потому что гадалка хмыкнула и продолжала:
– Всего у тебя будет трое детей, но родишь ты еще только девочку.
Я развеселилась окончательно, ну и цирк. Значит, Аркашка у меня есть, девочка родится, а третий-то откуда? Сам, что ли, придет и в дверь постучит?
– В сорок пять лет ты очень тяжело заболеешь, – как ни в чем не бывало продолжала ведунья, – все вокруг станут говорить о твоей неминуемой смерти, но никому не верь. Жизни тебе до 104 лет, а потом…
Тут она запнулась, помолчала немного и слегка
– Не пойму никак, похоже, ты вовсе не умрешь!
Вот здесь уж я не сумела сдержаться и начала хохотать.
Гадалка зыркнула на меня карими глазами и продолжила:
– Во второй половине жизни, после пятидесяти, станешь обеспеченной женщиной, материальное благополучие придет к тебе от правой руки и не покинет до могилы.
– Наверное, выйду замуж за члена ЦК, – захихикала я.
– Вовсе нет, – терпеливо поправила колдунья, – мужчины не принесут тебе денег, хотя мужа найдешь и станешь счастливой. Вообще-то я первый раз встречаю такого удивительно везучего человека, впереди тебя ждут бедность, болезнь, отчаяние, но потом, после пятидесяти лет, сплошное счастье.
Я очень заинтересовалась прогнозом. Правда, цифра 50 показалась мне ужасной. Мне тогда едва исполнилось двадцать два года. Но ведь приятно, когда тебе обещают полное счастье впереди.
– И чем же я стану заниматься?
Гадалка сделала странное движение рукой и пожала плечами:
– Не понимаю, не спрашивай! Что-то такое…
На этом гадание закончилось. Журналист, который старательно переводил наш диалог, принялся приставать к ведьме.
– Давай! – забубнил он. – Погадай мне!
Женщина покачала головой. Приятель пытался и так и этак уговорить ее. В конце концов он бросил на столик сто долларов, большую сумму для Сирии. Гадалка усмехнулась, спрятала купюру, потом вымолвила несколько фраз и плюнула в воду. Журналист переменился в лице и молча вышел из домика, я бросилась за ним.
– Что она тебе сказала?
Приятель мрачно ответил:
– Перевожу дословно: «Не хотела твое будущее трогать, сам напросился. Тебе жизни пятьдесят два года».
Я уставилась на него и заморгала. Мой знакомый как раз недавно справлял день рождения – сорок девять лет.
Молчание затянулось, потом из меня полились слова утешения:
– Господи, наплюй, она дура! Нет, слышал, чего она мне наобещала? С ума сошла!
– Действительно, – повеселел журналист, – глупости!
Через три года, я уже жила в Москве, мне позвонил Леня Райзман и сказал:
– Слышала? С. привезли из Афгана в цинковом гробу! Какая-то таинственная желудочно-кишечная инфекция, наши врачи не умеют такую лечить!
Я не удивилась. Тот журналист был очень беспечен. Он абсолютно спокойно пил местную воду, наливал кружку прямо из-под крана и отмахивался от окружающих, предупреждавших:
– Послушай, ведь это опасно, лучше купи бутылку минералки.
Еще мой приятель мог отправиться на рынок, купить там у уличного торговца «шиш-кебаб», сделанный грязными руками из непонятного мяса, и тут же слопать его. Думается, он и в Афганистане не изменил своим привычкам,
Потом, в 1986 году, у меня появилась дочь. Звонок прозвенел во второй раз, и снова я прогнала прочь привидевшуюся гадалку. Ну подумайте сами, выбор-то у нее был всего из двух «наименований» – мальчик или девочка. Снова совпадение.
Едва успев справить сорок пятый день рождения, я услышала очень неприятный диагноз от лечащего врача – рак. Доктор упорно отводил глаза, что-то бормотал о тяжелой стадии… Звонок прозвенел в третий раз, и я решительно сказала хирургу:
– Нет, не надейтесь, я не умру. Мне жить до 104 лет.
Онколог слегка опешил и абсолютно непрофессионально спросил:
– С чего вы это решили?
– Мне нагадали долгую жизнь, – ответила я.
Трудно описать вам выражение глаз врача. Скорей всего, он посчитал больную за дуру, но я-то твердо знала, что гадалка сказала правду.
Подтвердились и другие ее предсказания. Материальное благополучие и впрямь пришло ко мне от правой руки: я стала писать книги. Поразмыслив над ситуацией, я поняла, отчего гадалка не смогла определить род моей будущей деятельности. Арабский мир пишет справа налево, а мы наоборот, вот она, непостижимым образом увидев Дарью Донцову за работой, и не поняла, чем та занималась.
Я прожила в Сирии два с половиной года, вернулась в Москву, обставила новую квартиру, перевезла туда маленького Аркашку, и у меня началась совсем другая жизнь.
Муж моей сестры, Владимир Николаевич Ягодкин, в 1977 году уже оказался на пенсии. Он болел диабетом и поэтому рано ушел с работы. Последнее, что он успел сделать для меня, – пристроить в газету «Вечерняя Москва» корреспондентом на гонорарной оплате. Мне не дали постоянного оклада. Что натопаешь, то и полопаешь, журналиста ноги кормят – это про корреспондента на гонорарной оплате. Получает он деньги лишь за опубликованные статьи, и все. Сотрудники, сидевшие на твердом окладе, были намного богаче. Вообще говоря, они могли ничего не писать, валять весь месяц ваньку, но два раза, пятого и пятнадцатого числа, подойти к кассе и получить свои сто двадцать рублей. Если же им еще выписывался и гонорар, то сумма вознаграждения возрастала на сорок-пятьдесят целковых.
Я же получала только те целковые, без оклада.
Очень хорошо помню свой первый день в «Вечерке». Меня привели в отдел информации и явили пред светлые очи заведующего Володи Пахомова. Володе было тогда сорок лет с гаком, мне двадцать пять.
Пахомов, толстый, лысый, мрачный, страшно похожий на бегемота, пожевал губами и сказал:
– Ну… не знаю, чем ты тут станешь заниматься… Начальству видней… ладно, привели – работай. Только прописаться надо.
Я сгоняла в магазин, купила водки и немудреной закуски. Сотрудники тщательно заперли дверь, разлили «огненную воду» и выжидательно уставились на новенькую.