Записки экспедитора Тайной канцелярии. К берегам Новой Англии
Шрифт:
– Ну что вы! – поспешно возразила Белозерова. – Я была бы рада, если бы вы поехали с нами. Жизнь жестоко обошлась с
– Сейчас я не могу поступить иначе. – Иван отвел глаза, не в силах вынести мелькнувший в глазах любимой укор. – Я должен вернуться. Но выполнив свое поручение, я сочту себя свободным от службы, на которую был принят против своей воли. Я догоню вас!
Он не хотел больше тянуть этот тяжелый миг расставания. Вскочил в седло и ударил по бокам лошади. Позади остались Энн и сэр Арнорвиль, сводящие счеты, Вангувер и Екатерина, удивившие шведов невиданными фокусами, неприветливый форт, чуть было не ставший последним земным пристанищем Ивана, и долгий печальный провожающий взгляд самых прекрасных на свете глаз…
Вместо эпилога
– Поспешай, – отдал Ушаков письма посыльному и добавил, словно обращаясь к самому себе: – Хотя, может быть, это уже и ни к чему.
Он сидел перед камином и жег бумаги, швыряя их в жадный огонь. В комнате не осталось почти ничего, кроме клетки с попугаем. В углу музыканты играли менуэт. Слуги выносили последние вещи. Ушаков заметил вошедшего Ивана, но не выказал ни малейшей радости или удивления, словно и не посылал его за тридевять земель на опасное и ответственное задание.
– А, это ты. Садись, Самойлов, – Андрей Иванович обвел залу потухшим взглядом, – жизнь имеет обыкновение меняться… и не всегда в лучшую сторону.
– Я слышал, Тайная канцелярия распущена.
– Указом
– Ваша светлость, – учтиво склонился перед хозяином верный слуга Федор, – птицу берем?
– А как же? – словно проснулся Ушаков. – Друзей не бросают!
Он громко хлопнул в ладоши и прогремел «Спасибо!», давая понять музыкантам, что не нуждается больше в их услугах. Затем молча налил водки в две рюмки, подал одну Ивану. Они выпили, не чокаясь.
– За Вангувером нашим, похоже, охота началась. Масоны прознали, кто увел золото Фалинелли…
Андрей Иванович посчитал важным и должным сказать об этом Ивану. По всему выходило теперь, что напрасно спешил наш герой доложить о выполненном поручении – гораздо важнее ему быть сейчас с той, которую оставил в далеком иноземном форте. Любимой опять грозит опасность, а Родине его, Иванова, служба, похоже, больше не нужна.
– Прощай, Иван, – промолвил Ушаков, – бог даст – свидимся.
Самойлов хотел сказать что-то ему в утешение, но не нашел слов. Да и как утешишь волевого, сильного, недюжинного ума человека, ясно осознающего, что после высокого взлета падение будет неминуемым и очень глубоким. Таковы судьбы всех российских придворных – от сумы и от тюрьмы не зарекайся. А еще понимал Иван, что не опала горька Ушакову, а гибель любимого дела, которому он отдавал всю свою верную и благородную душу слуги Отечества. Разве есть на свете слова, способные врачевать эту боль? А унижать жалостью своего бывшего начальника и покровителя Самойлову совсем не хотелось. Поэтому он просто поставил на столик пустую стопку, почтительно поклонился и вышел.