Записки геологоразведчика. Часть 1: Семейные хроники, детство, школа
Шрифт:
В свободное время мама очень любила читать. В основном, классику русскую и зарубежную. Романы на производственные темы того времени не читала.
До сих пор не могу понять, как семилетнее обучение тех лет давало людям такую грамотность, ведь мама совсем не делала ошибок в текстах. Думаю, что помогало чтение литературы, либо это грамотность природная. Кроме того, мама хорошо оформляла деловую переписку. Домой часто приходили люди и просили написать какие-нибудь обращения в различные инстанции.
В 6-летнем возрасте, благодаря маме, я познакомился со стихотворениями М. Ю. Лермонтова. Так с детских лет мне прививалась любовь к чтению. Кроме этого, мама обладала и хорошей дикцией. Зимой 1948 г. в городе открылась редакция радиовещания. Мама выдержала конкурс и работала по совместительству диктором до конца 1951 г., до упразднения городской редакции радиовещания.
Идя из школы домой, я часто заходил к маме на работу в горком партии –
Рис. 11: Автор, 1939 г.
Я аккуратно изучал клавиши и рычажки печатной машинки. Секретари, выходя из кабинетов и видя моё усердие в овладении ремеслом, никогда не выражали какого-либо неудовольствия. В конце концов, я сносно научился печатать короткие тексты, что не раз пригодилось в жизни.
Позднее в горкоме партии работали только члены партии. В 1948 г., получив блестящую характеристику, мама ушла работать заведующей административно-хозяйственным отделом в трест "Бокситстрой". Вот краткая цитата из характеристики, подписанной секретарём горкома партии: "…за время своей работы проявила себя, как первоклассная машинистка, инициативный, настойчивый и дисциплинированный работник. К своим обязанностям относилась исключительно честно и добросовестно. Среди коллектива пользовалась уважением и авторитетом. В вопросах быта выдержанна и скромна". По словам мамы, ещё в горкоме ей неоднократно предлагали вступить в члены КПСС, но она под разными предлогами отказывалась – не хотела заниматься так называемой "общественной работой", ходить на партийные собрания. После перехода на работу в трест стала получать ежегодные прибавки к зарплате по трёхгодичному договору Крайнего Севера. Ко мне мама относилась ровно – без сюсюканья и тумаков. Воспитывала трезвое и разумное отношение к жизни, но иногда баловала. Когда я болел, задействовала все доступные для выздоровления средства. Чувствовалось, что мама старается не показать вида, но сильно переживает за меня. И вообще, она обладала сильным характером, чувством собственного достоинства, порой была достаточно жёстка (видимо, воспитание в детском доме наложило отпечаток), обязательна и не терпела расхлябанности у других и малейшего унизительного к себе отношения – с людьми, способными на такое, навсегда прерывала связи. Знала огромное, просто не поддающееся подсчёту, количество пословиц и поговорок, которые часто применяла в разговоре и всегда к месту. Старалась одевать меня, чтобы я не выглядел хуже других учеников или студентов, а на старших курсах института, когда позволяли финансовые возможности, даже в чём-то и лучше.
Рис. 12: Виноградова А.И., 1964 г.
Сама одевалась недорого, со вкусом и известным изяществом. По большей части, одежду шила у хороших портних, заказывая фасон и покрой на свой лад. Как правило, одежда мамы выглядела нестандартно и хорошо на ней сидела. Всю жизнь выводила веснушки на лице, коих в молодости было очень много. Каждый вечер, не менее получаса, сидела перед зеркалом и втирала какие-то кремы. Позднее выяснилось, что они изготавливались на ртутной основе. Проблемы со здоровьем, которые начались после сорока пяти, мама в значительной степени связывала с применением этих кремов.
Практически в тридцать лет мама осталась вдовой. Она была красива и всегда хорошо выглядела, но создавать с кем-то новую семью она, видимо, опасалась и не собиралась. Уже в конце жизни призналась, что в последние годы не ладила с моим отцом, и семья была на грани развода.
Вероятно, воспоминания о некоторых не очень удачных годах замужества и отвращали маму от создания нового брака. Кроме этого, мужчин её поколения практически выкосила война. Выбор был невелик.
Мужчины, безусловно, обращали на маму внимание. Однажды, когда мне было 15 лет, мама спросила: "Если в дом придёт новый мужчина, сможешь его назвать отцом?" Я ответил отрицательно. Тогда мама рассказала, что какой-то инженер из г. Березники (Пермская обл.) сделал ей предложение.
В тресте мама подружилась с машинисткой Марией Лотовной Копыловой, которая имела трагическую судьбу. Та из с. Петропавловского, местная. Закончила до революции женские курсы в г. Верхотурье. Сначала работала учительницей в Петропавловском. Вышла замуж за управляющего трестом "Серовлес". В 1938 г. мужа по надуманному обвинению осудили и расстреляли. Марии Лотовне дали 10 лет лагерей, отсидела от звонка до звонка. Подруги часто общались у нас дома.
Мама говорила, чтобы я слушал её, потому что родители желают детям только добра, и сожалела, что часто не слушала советы своей мамы. Правда, советы на какую тему не уточняла.
К евреям бабушка и мама относились неоднозначно. Сами выходцы из той среды, они хорошо распознавали евреев по разным признакам. Простых трудяг, которые не подличали, вели себя порядочно и зарабатывали на хлеб насущный своим трудом, бабушка и мама уважали. С такими людьми строились тёплые многолетние отношения. Другие же – ловчилы, жадные до денег, использующие
Рис. 13: Копылова М. Л. и Виноградова А. И. (справа), 1955 г.
родственные и этнические связи для занятия "хлебных" мест, – вызывали неприятие. Кстати говоря, многие состоятельные евреи, которые оценивали людей по признаку "умеет он жить или нет", часто не поддерживали отношения с бедными евреями, даже с родственниками.
Через 10 лет работы, в 1958 г., у мамы появились первые проблемы в тресте (с ней расторгли договор Крайнего Севера). Зарплата понизилась в два раза, был потерян бесплатный, раз в три года, проезд. Договора расторгались со многими, но не со всеми. По новому положению договора должны были расторгаться только с местными кадрами, т. е. с теми, кто родился или приехал сюда с расстояния меньше 1000 км. Но мама приехала сюда с Брянщины за 3000 км. Мама страшно обиделась на такой произвол, ходила к руководству, но льготы не вернула. Мне сказала, что все потому, что за неё некому заступиться. Однако через 3 года с г. Североуральска вообще сняли договорную систему работы, а людям оставили выслуженные надбавки в размере не выше 75 рублей в месяц.
Через год, весной, когда я учился на последнем курсе института, она сказала, что хотела бы поехать со мной на место моего распределения. Мама хотела облегчить мою самостоятельную жизнь, следить за моим здоровьем (тем более, что в январе 1959 г. я перенёс четвертую ревматическую атаку). Допускаю и её желание сменить место жительства и работу после полученной обиды в тресте. Я взял распределение в Красноярский край, совершенно не представляя себе, где буду жить и работать.
В конце августа мама уволилась из треста и стала готовиться к отъезду. В последний момент я убедил маму, что ей ехать сразу со мной не надо, потому что неизвестно, куда меня направят работать и какие там условия, возможно, не такие, как в Североуральске. Североуральская экспедиция жила в приличных домах и квартирах, либо в городе, либо при больших шахтёрских посёлках. Про геологов-полевиков она ничего не знала. Условились, что мама приедет ко мне после моего письма с места работы и жительства, но договор выполнен не был.
С большими трудностями, на автобусе из Красноярска, мама "на свой страх и риск" добралась до Енисейска, оттуда до посёлка экспедиции. Там маме сказали, что до меня ещё 200 км по таёжному бездорожью. В дороге она простудилась. Те места и дома, которые увидела, добираясь до меня, совсем не походили на североуральские. Общались мы по рации, и я обрисовал обстановку. Мама поняла, не заезжая ко мне, что жить в этих суровых местах не сможет, и вернулась домой.
Её место, естественно, уже заняли. Предложили работать машинисткой. Мама отказалась и почти год сидела без работы. Деньги быстро закончились. Пока я оформил в бухгалтерии документы на ежемесячные переводы из зарплаты для мамы, прошло около двух месяцев. Мама успела даже поголодать. Никаких запасов на сберкнижках у нас никогда не было. Через год мама все равно вернулась на работу в трест. Начала машинисткой в общем отделе, потом секретарём-машинисткой в парткоме треста. Там проработала до конца жизни. Конечно, это далось нелегко, пришлось "сломать" себя, но другого выхода не было.